Понятно, что сенат, выносивший приговор, принял во внимание какие-то смягчающие обстоятельства. За плечами Каналя было около тридцати лет безупречной службы, скорее дипломатической, чем военной. Всякий мог его охарактеризовать скорее как сенатора и человека ученого, чем как человека действия. Отчасти вина лежала на том, кто назначил его на должность, для которой он не подходил. Во всяком случае, ему повезло, что его не обвинили в государственной измене, как можно было ожидать. Тогда ему пришлось бы предстать перед кварантией или Советом десяти, и наказание, без сомнения, было бы другим. В самом деле, спустя недолгое время Совет десяти выразил неудовольствие по поводу этого приговора. Отвечая папе римскому, который ходатайствовал о судьбе Каналя. члены совета писали:

Не похоже, чтобы Николо Каналь, находясь в ссылке, испытывал какую-либо признательность. Сегодня Портогруаро остается печальным, безликим городом, а в XV столетии он едва ли был чем-то большим, нежели кучка неприметных домов по дороге к Триесту. Живя здесь в одиночестве, позоре и бесчестье, вдали от любимого города, с полным сознанием того, что если бы не один злосчастный поворот судьбы, он мог бы сейчас считаться одним из самых уважаемых его граждан, он, вероятно, нередко желал, чтобы его товарищи-сенаторы проявили меньше снисходительности. Смерть заставила прождать себя еще 13 лет. В мае 1483 года, когда она наконец пришла, вряд ли она не была желанной.

Дож Кристофоро Моро умер 9 ноября 1471 года. Его похоронили в прекрасной гробнице, в алтаре церкви Сан Джоббе, которую заложил он сам.[203] Девять лет его правления не стали счастливыми. Все это время тень османской угрозы висела над республикой, как туча. Он пережил своего рода унижение, ввязавшись в злополучный крестовый поход папы Пия, и национальную трагедию — падение Негропонта. Как личность он никогда не был популярен. Маленький, нескладный, страдающий заметным косоглазием, он заслужил репутацию вечно оправдывающегося лицемера и, несмотря на всю благотворительность — скряги. Ему также не повезло — хотя за это винить следует не его — стать первым дожем, в чьем торжественном обещании наименование государства «Communis Venetiarium» («венецианская коммуна») было заменено словами «Dominium» («властительница») или «Signoria» («синьория»). Конечно, последние признаки демократического правления сгинули задолго до того, как Кристофоро Моро родился на свет, но лишь теперь название государства изменили, приспосабливая его к реальности, и это изменение не прошло в народе незамеченным.

Следующий дож, Николо Трон, разительно отличался от предыдущего. Человек громадного роста, с грубыми чертами лица, заика, он добился больших успехов в качестве родосского купца. В память о любимом сыне, погибшем в Негропонте, он носил длинную бороду, немодную в то время. Его траур не помешал обычному празднику в честь избрания нового дожа, хотя этот праздник показал, что Венеция снова стоит на грани банкротства. Сдерживание турецкой экспансии обходилось ей в 1,25 миллиона дукатов ежегодно. Можно судить о лояльности и патриотизме ее граждан по отсутствию любых возражений во время принятия закона, существенно сокращающего жалование наиболее высокооплачиваемых государственных служащих, в том числе самого дожа. Морским чиновникам жалованье сократили наполовину, сухопутным — на две трети. Для тех, кто не служил в правительстве, налог на роскошь увеличили на 20 процентов.

Благодаря этим мерам Венеция могла продолжать войну. Потеря Негропонта хотя бы вывела из ступора нескольких европейских владык, в том числе нового папу Сикста IV, который вместе с королем Фердинандом Неаполитанским отправил галеры на помощь флоту Пьетро Мочениго. Летом 1472 года флот из 85 судов под его командованием (там находились и 3 корабля родосских госпитальеров) учинил серьезное опустошение в турецких водах, разорив Анталью, Смирну, Галикарнас и еще несколько портов на побережье Малой Азии. Один из капитанов Фердинанда смог даже сжечь арсенал Мехмета в Галлиполи, хотя позднее и поплатился за это жизнью.

Сообщения об этих небольших победах немного подняли боевой дух венецианцев, хотя они и понимали, что на ходе войны это серьезно не скажется. Гораздо более важной стала победа, одержанная республикой через два года в Албании. После героической обороны стратегически важного города Скутари,[204] которую вел Антонио Лоредано, турки были вынуждены снять осаду и покинуть этот регион. К тому моменту, как это случилось, жители Скутари находились почти буквально на последнем издыхании. Очевидцы пишут, что, дождавшись мгновенья, когда враги скрылись в горах, все население города рванулось в ворота и бросилось к реке Бояне, чтобы утолить жажду.

Война еще не закончилась, но значительную передышку удалось выиграть. В ноябре правительства Венеции, Флоренции и Милана сформировали тройственный союз на 20 лет, обязавшись ближайшую четверть века защищать государства Италии от иностранных вторжений. Они предложили королю Неаполитанскому и папе римскому присоединиться к союзу.

Дож Трон умер в 1473 году. А к 1 декабря 1474 года, когда со дня благодарственной службы в честь победы в Скутари не прошло и двух недель, на тот свет отправился его преемник, Николо Марчелло.[205] По счастливой случайности, смерть Марчелло совпала с возвращением в Венецию Пьетро Мочениго, который уже четыре года пробыл генерал-капитаном — самый долгий в истории Венеции срок непрерывного командования флотом. Ничего удивительного, что после такой череды побед именно он занял свободный трон.

Перерыв в войне с турками и успешная политика Венеции на Кипре (благодаря лично дожу[206]) стали причиной того, что Венеция в период правления Пьетро Мочениго стала едва ли не более могущественной, чем была прежде. Несмотря на меры, принятые четыре года назад, казна сильно опустела, но вскоре после избрания Пьетро Мочениго значительно пополнилась из неожиданного источника. Этим источником стал последний и самый прославленный из венецианских кондотьеров Бартоломео Коллеони.