— А это твоя доченька так не по-нашему лопочет?

— Оставьте нас в покое, иначе я позову полицию! — Сонька махнула официанту. — Гарсон!

Вдруг Михель поднялся, жестом велел официанту остановиться и на приличном французском заявил:

— Я сейчас сам объясню мадам!

— Папа! — попыталась остановить его дочка. — Не делай этого! Она сейчас уйдет!

— Если эта свинья не понимает по-французски, то я объясню по-русски!

— Михель, прекрати! — выкрикнула Сонька.

— Минуточку!

Он собственноручно налил в один бокал сначала Груне, затем себе. Гудзенко, по-прежнему не убирая улыбки, с интересом наблюдала за ним.

— Это моя семья, — перешел на русский вор. — Любимая жена и дочка!.. Мы пришли покушать! А вы мешаете! Лезете со всякими идиотскими вопросами!

— Они нерусские?

— Мы все тут нерусские!.. Французы! Поэтому давайте так. Мы сейчас с вами опорожним по бокалу, и чтоб я вашей гнилой морды больше не видел! Усекла, паскуда?

— Усекла, господин.

Они стукнулись бокалами, осушили их до дна, после чего Михель показал Груне в сторону ее столика:

— Катись к своему хахалю и больше не возникай! Иначе кумпол пополам!

— Как скажете, господин! — Гудзенко поставила пустой бокал на стол, окинула еще раз быстрым взглядом Соньку и Михелину и заспешила на свое место.

Захмелевший Михель грузно опустился на стул, гордо посмотрел на женщин:

— Ну, как я отшил эту суку?.. Даже французский вспомнил!

— Молодец, — кивнула Сонька. — Теперь черта с два мы отсюда выйдем.

— Как пообедаем, так и выйдем!

— Ты что, не соображаешь, что сейчас наделал? — тихо спросила Михелина. — Она ведь все поняла.

Вор перевел растерянный взгляд с Соньки на дочку:

— Ну, поняла… И что?

— Они из полиции.

Он откинулся на спинку стула, вытер салфеткой вмиг вспотевший лоб.

— Ну, шняга… И чего теперь?

— Соображай, — пожала плечами Сонька. — Сам заварил, сам расхлебывай.

Михель посидел в раздумье, затем решительно взял бутылку с вином, налил полный фужер.

Сонька спокойно наблюдала за ним.

— Ты чего задумал? — тревожно спросила Михелина.

— Пойду к ним, позаливаю маленько, — он поднялся, сделал пару шагов, оглянулся. — Главное, не пропустите момент. — И неровным шагом двинулся в сторону столика филеров.

— Мам, останови его, — прошептала Миха.

— Пусть идет. Он мужчина.

— Но его повяжут!

— Будем надеяться на лучшее.

Они видели, как Михель подошел к столику Груни и «жениха», попросил разрешения присесть и, получив таковое, стал разговаривать с ними. «Жених» поддерживал беседу, чему-то смеялся, бросая взгляды в сторону Соньки и ее дочки. Груня же искренне радовалась веселому собеседнику, подсела к нему поближе и даже выпила с ним на брудершафт.

И тут случилось нечто совсем неожиданное.

Михель вдруг поднялся, обеими руками ухватился за край стола и с силой опрокинул его на сидящих.

«Жених» и Груня рухнули на пол, вся еда и посуда повалилась на них, сидевший рядом народ от испуга завизжал и бросился по сторонам.

Сонька и Михелина, сразу оценив ситуацию, выскочили из-за стола и тут же кинулись к выходу.

В неразберихе добежали до входной двери, чуть не сбили с ног растерянного швейцара и вырвались на улицу.

Метнулись в поисках экипажа, перебежали на противоположную сторону улицы и только здесь запрыгнули в подкатившую пролетку.

— Гони! — закричала Сонька.

— Где? — оглянулся испуганный кучер.

— Где хочешь!.. Прямо!.. Без оглядки!

Извозчик огрел лошадей по спинам толстым батогом, те вскинулись и помчались по Екатерининской.

До слуха доносились отчаянные свистки полиции.

Мать и дочка оглянулись, успели увидеть, как из ресторана выскочил Михель, тоже кинулся на другую сторону улицы. За ним несся «жених» в разорванном костюме, а в нескольких шагах сзади от филера с трудом поспевала Груня, крича и размахивая руками.

К месту происшествия спешил неповоротливый городовой, изо всех сил дуя в свисток. Пролетки сбились в кучу.

Михель почти уже добежал до одной из них, но кто-то успел сделать ему подножку, и он растянулся на асфальте.

На вора тут же навалились какие-то люди, стали вязать, бить. Среди них была и Груня, пытающаяся дотянуться до пойманного и хоть как-то пнуть его.

Запыхавшийся «жених» стоял рядом и удовлетворенно улыбался.

Хозяина продуктового магазина Грибова, в котором недавно располагалась конспиративная квартира эсеров, допрашивал лично Егор Никитич Гришин.

По обыкновению, допрашиваемый сидел ровно посередине изолятора, следователь же обходил его с разных сторон, заставляя беднягу вертеть головой и от этого постоянно испытывать дискомфорт.

— Как давно сотрудничаете с эсерами, Петр Иванович?

— Никогда не сотрудничал, ваше высокоблагородие.

— Прошу без лести. Она не оплачивается.

— Без чего? — испугался Грибов.

— Без грубой лести, сударь. Я еще не дорос до высокоблагородия.

— Извиняюсь.

— На первый раз извиняю… — Гришин зашел за спину допрашиваемого, вкрадчиво спросил: — Значит, сдавали часть помещений неким господам и не ведали, что это подпольщики?

— Я не вникал в их работу.

— В работу? — вскинул брови следователь.

— Да, в работу. Они там работали…

— Весьма любопытно. А в чем заключалась их работа? Растолкуйте повнятнее, Петр Иванович.

— Собирались, разговаривали, спорили.

— Делали бомбы, печатали газеты, прокламации?

— Я этого не видел.

— И даже не слышали шума типографских машин? Встречали — провожали, о чем-то догадывались и молчали.

— Мне за это платили.

— За то, чтоб молчали?

— За помещение.

Лицо Егора Никитича налилось краской, он склонился к допрашиваемому:

— Для вас важно, чтобы платили?! Для вас важен рубль! Нажива! А честь, а долг, а элементарная порядочность? Совесть, в конце концов, не говоря уже о таком понятии, как уважение к стране, в которой вы живете и которую беспардонно грабите!

— Видимо, я дурной человек, — тихо произнес Грибов.

— Не сметь! Не сметь, Петр Иванович, придуряться! Вы всех знали, все понимали, во все были посвящены! И если будете продолжать делать из меня вяленого барана, вас допрашивать буду уже не я, а заплечных дел мастера!.. Знаете, кто это такие и в каком виде выходят от них подозреваемые?.. Пригласить их?