Ричард лишь на миг подъехал к Мартину, их взгляды встретились. Мартину показалось, что он даже различил сквозь прорези в шлеме светлые глаза короля, но в следующее мгновение он вынужден был отвернуться, отдавая новый приказ: «Пизанцы — пли! Отступили. Генуэзцы — залп!»

И вот новый отряд сарацинских всадников, уже приблизившись, вдруг замедлил поступь коней, стал разворачиваться, конники что-то выкрикивали, направляясь в обратную сторону. По рядам копьеносцев будто прошло какое-то движение, раздались ликующие победные вопли. Все видели, что сарацины отступают. Казалось, еще миг — и крестоносцы с торжествующим криком сами кинутся в атаку.

— Нет! — зарычал Ричард, послав своего саврасого вперед и принуждая уже поспешивших за врагом крестоносцев замедлить шаг.

Голос короля звучал подобно трубе, но в душе он ощутил тихую панику. Он знал — ложное отступление было излюбленной тактикой сарацин, столько раз губившей поверивших в легкую победу христиан. И если его крестоносцы разомкнут строй, если пойдут в наступление, им уже вряд ли удастся вновь выстроиться в шеренгу, чтобы дать отпор врагам. И тогда сарацины будут разить их как с боков, так и прямым наскоком, и с таким трудом завоеванное преимущество будет сведено на нет, ибо слитное войско христиан будет разбито на отдельные кучки и уничтожено превосходящим противником.

Проносясь галопом перед войском, почти тесня конем возбужденных пехотинцев, Ричард заставил их остановиться. Он почувствовал облегчение, только различив спокойный — на удивление спокойный, как ему показалось, — голос Мартина. Все то же: «Пизанцы — пли! Отступили. Генуэзцы — залп!»

Черт побери, этому парню все же удалось своими командами удержать от порыва кинуться за отступающими сарацинами возбужденных стрелков. А вот копейщики и даже невозмутимые фламандцы только сейчас как будто стали понимать, что могли навредить себе. Но пока они отступят на прежнюю позицию, пока вновь займут оборону…

Сарацины, заметив, что их уловка удалась и копейщики рассредоточились, тут же стремительно развернулись, возобновив атаку. Залп из арбалетов по приказу Мартина несколько сдержал их наступление, но все же они продолжали нестись, видя, что ряды копейщиков по сути раскололись. У сарацин появилась возможность прорваться! И яростный крик «Алла ху!» вновь летел над их войском, они стегали коней, неслись, не обращая внимания, как падают их единоверцы, сраженные очередным залпом.

И тогда Ричард кликнул своих рыцарей и понесся им наперерез.

— Не стрелять! — воскликнул в ужасе Мартин, опасаясь, что стрелки могут случайно сразить короля. Он так рванул повод мула, что тот почти вздыбился и заревел.

Горстка рыцарей, как нож в масло, врезалась в отряды сарацин. И все вмиг завертелось вокруг них.

Король Ричард бился в самой гуще окруживших его врагов. Теперь он думал уже не о ходе всего сражения, а о том, что творилось в непосредственной близости от него. Мелькали искаженные лица под темными чалмами, проносилось оружие, сабли ударяли о его щит, но послушный конь нес его дальше, лягался и храпел, разбрасывая чужих лошадей. Сарацины наседали на короля, а Ричард все убивал и убивал их, его рука казалась ему чересчур медлительной, хотя меч поднимался и опускался с прежней частотой и жестокостью.

Порой он выхватывал взглядом сражавшихся рядом с ним рыцарей. Вон отбивается одновременно мечом и секирой отважный нормандец Джеральд де Ферниваль, вон поймал удар на щит и делает ответный выпад Гийом де л’Этан, вон уклоняется от удара и вздыбливает своего неповоротливого гнедого Мортимер, а англичанин Лестер отчаянно кричит, отбиваясь сразу от троих насевших на него вопящих сарацин в высоких шлемах. Ричард мельком подумал, что надо бы поспешить на выручку графу, но тут на него самого вихрем наскочил огромный мусульманский воин в блистающих доспехах, наверняка один из эмиров султана, решивший лично поразить проклятого Мелека Рика. Ричард схлестнулся с ним, рычал, задыхаясь в поту и пыли. Сталь оглушительно звенела, вздыбливались кони, а потом король, яростно крича, нанес эмиру удар такой силы, что рассек его доспехи и снес не только голову в пышном тюрбане, но и отрубил плечо вместе с рукой, сжимавшей саблю. И тут же Ричард развернул коня, готовясь к новой схватке, но неожиданно заметил, что вокруг него образовалась пустота, — напуганные его силой, сарацины кинулись врассыпную, опасаясь сразиться с этим шайтаном.

Только тогда король поспешил на выручку Лестеру и заметил, что тому уже успел помочь подоспевший на своем маленьком муле этот негодник Мартин. Неужели он решился оставить командование стрелка́ми?

Однако король быстро понял, что после того, как началась его схватка с сарацинами, стрельба велась уже не сплошными залпами, как ранее, а выборочно, чтобы ненароком в этом месиве сражающихся не задеть кого-то из своих рыцарей. Теперь стрелки сами определяли для себя цель, а копейщики медленно, но неуклонно единым строем наступали на сражавшихся, оттесняя их все дальше от Яффы. Сарацины уже не смели и рассчитывать прорваться к городу, наоборот, они пятились, многие просто разворачивали коней и уносились прочь. И все же бой продолжался, и в этой бешеной схватке, где каждый крестоносец был на счету, такой опытный боец, как Мартин, оказался весьма кстати. Вон как ловко, уходя от удара, он откинулся и почти лег на круп мула, но едва над ним пронеслось лезвие опасного кривого скимитара, тут же выпрямился и стремительно направил клинок в незащищенное смуглое лицо врага под черной куфией. И только темная кровь полетела струей от располовиненного лица сарацина, облаченного в черную накидку.

Но наблюдать за каждым поединком было некогда, и Ричард вновь кинулся в атаку. Опять были схватки — суматошные, неожиданные, стремительные, когда тело действует быстрее, чем придет подсказка разума, когда желание победить становится сильнее страха, а решение приходит само: поймав выпад чужого меча, рука идет по той же дуге удара, уводя оружие в сторону, чтобы уже через миг уловить момент для собственного решающего выпада. Ричард продолжал сражаться, чувствуя, как в его голове, которая, казалось, сейчас лопнет от жары, тяжелыми толчками пульсирует кровь. Он сам был весь в крови своих врагов, его конь почти побурел от крови, но меч короля находил всякого, кто еще осмеливался противостоять ему.

Однако уже стало ясно, что победа под Яффой переходит к крестоносцам. Какое-то время сарацинские эмиры еще пытались руководить сражением, но все чаще из кровавой гущи схватки выносились потерявшие седоков лошади, воины в страхе разбегались, и их невозможно было заставить развернуться и продолжить битву.

— Там сам Мелек Рик! — кричали они, не слушая приказов. — Там сам шайтан! Там только смерть!

Один из эмиров Саладина Дженах ад-Дин потребовал, чтобы султан послал в атаку своих все еще не принявших участие в битве тяжеловооруженных мамлюков, но Саладин отмалчивался. А потом он и вовсе приказал трубить отход.

Ричард услышал этот звук трубы среди грохота сражения. Значит… О, они победили! Это казалось невероятным, учитывая соотношение сил, но сарацины бегут, бегут!.. Их отступление было не просто страстным желанием Львиного Сердца — то, что происходило на самом деле, вызывало у Ричарда ни с чем не сравнимый вкус победы. Она царила в воздухе, сливаясь с радостными воплями одних и паническими, полными отчаяния криками других.