И все же отданные южные крепости были существенной уступкой со стороны Ричарда. Он сам участвовал в их восстановлении, сам месил раствор и таскал блоки, чтобы заново отстроить цитадели, и разрушать их теперь было для него очень горько. Однако Ричард не мог долго пререкаться и спорить из-за каждой пяди отвоеванной или отданной земли, так как события в собственном королевстве торопили его к скорейшему возвращению в Европу. А еще Ричард был слишком болен — сказались все порезы, раны и ушибы, полученные им в последнем бою. Пока его сила и присутствие были нужны защитникам Яффы, Львиное Сердце казался неуязвимым, но теперь свалился в жесточайшем приступе лихорадки от ран, на которые ранее просто не обращал внимания. Порой, находясь в полубреду и горячке, он лишь с превеликим трудом мог вникнуть во все тонкости переговоров.

Ухаживала за обессиленным Ричардом его кузина Джоанна де Ринель. Еще до того, как в Яффу прибыли лекари госпитальеров, она привела к нему своего еврейского врача Иосифа, и тот приготовил для короля целебные мази и укрепляющие настои. Джоанна не отходила от своего августейшего родственника, словно выхаживающая раненого героя дама из баллады; она поила его зельями, меняла повязки, обтирала влажными салфетками, заставляла принимать пищу. Порой она даже покрикивала на Ричарда, когда он, раздражительный и ослабевший, то отказывался помогать ей во время перевязки, то отталкивал чашку с лечебным настоем.

— Я просто отшлепаю вас и оттаскаю за волосы, если вы не будете выполнять указания моего врача! — угрожала Ричарду Джоанна, разгневанная его капризами.

И это смешило короля.

— Как вы похожи с моей сестрой Пионой, — как-то сказал он. — И не только внешне. Вы, как и моя сестрица, смеете повышать голос на самого льва! Кстати, кузина, вы хоть доверяете этому христопродавцу Иосифу?

— Он мой друг, — только и ответила Джоанна.

В серых глазах короля появился острый блеск.

— А ну-ка тише, кузина. За вами числится слишком много прегрешений, чтобы я смог стерпеть еще и то, что моя родственница водит дружбу с евреями. И если я соглашаюсь пить предписанную им гадость… гм… наверное, я все же не хочу, чтобы вы отшлепали страждущего и столь ослабевшего короля. Но за это вы споете для меня. Я так давно не слышал ваш прекрасный голос.

Ричарда знобило, и Джоанна укутала его мягкой львиной шкурой. Потом она взяла в руки лютню, начала наигрывать и запела песню, сочиненную некогда ее отцом, бароном Гронвуда, который был известен в Англии как исполнитель, не уступающий лучшим провансальским трубадурам:

Огонь горит, и ночь темна, Восходит бледная луна. Налей, приятель, мне вина, Сегодня я напьюсь. Ударь по струнам веселей И ни о чем не сожалей. Как в жаркий день туман с полей, Пусть улетает грусть!

В глаза костлявой я смотрел, В меня летели сотни стрел, Но я в сраженьях не робел, Я смерти не боюсь. Покуда Бог хранит меня И от меча, и от огня, И, направляя в бой коня, — Я весело смеюсь!

Во многих землях побывал, Прекрасных дев я обнимал И поцелуев с губ срывал Вишневый спелый вкус. Но без дорог мне счастья нет. Пускай красотки плачут вслед. Когда прогонит ночь рассвет, Уйду, не обернусь.

Но только снится иногда Холмов зеленых череда. Прекрасней места никогда Не встретите — клянусь! Река сверкает серебром, Шумит дубрава за окном. Там я родился, там мой дом — И я туда вернусь!

Ричард сначала с улыбкой слушал это исполнение прекрасной девы от имени странствующего рыцаря, но на последнем куплете на его лицо набежала грусть. И он ничего не сказал, даже не похвалил исполнительницу, когда прозвучал финальный аккорд и Джоанна умолкла.

Только через какое-то время король вдруг спросил:

— Вы скучаете по Англии, миледи?

Джоанна ответила не сразу. Она сидела в кресле возле ложа Ричарда и в своем блио из темно-сливового шелка смотрелась как прекрасная дама на витраже собора, но уже, как и многие христианки в Палестине, стала предпочитать обычному головному покрывалу увитый цепочками тюрбан. На ее запястьях звенели многочисленные браслеты с подвесками, отполированные ногти были выкрашены хной, а глаза Джоанны были обведены сурьмой, отчего казались больше и выразительнее. Появись она в таком виде перед своими английскими родственниками, они бы несказанно удивились, но, похоже, подобный наряд для нее уже стал привычным в Палестине.

Глубоко вздохнув, Джоанна ответила:

— Да, я бы очень хотела побывать дома и встретиться с родными. Однако и здесь есть нечто, отчего я не спешу с возвращением.

— Нечто или некто, кузина?

Джоанна только улыбнулась и предпочла не отвечать.

Но Ричард понимал — пока его кузина тут, она может позволить себе встречаться с рыцарем Мартином, которого принял на службу Амори де Лузиньян. И Джоанне не хочется терять возможность этих редких свиданий. Но даже если ее возлюбленный согласится служить у англичанина Лестера и однажды отправится с ним в Англию, она вряд ли сможет поддерживать там подобные отношения. Ее положение, ее долг стали бы препятствием между ней и ее возлюбленным. Здесь же, оставляя на время отдыхающего короля, Джоанна могла встречаться с этим парнем, что наверняка и делала, хотя и тайно от всех.

— Разве можно из-за любви к кому-то забывать о своем долге? — продолжал Ричард, отводя от нее взор и разглядывая узоры на ковре, висевшем на стене напротив его ложа.

— Все зависит от того, насколько сильна любовь, — тихо ответила Джоанна, понимая, что король разгадал ее недомолвку. — И от того, кого любишь…

— И все же вам не следует поощрять этого рыцаря, Джоанна, — посуровев, произнес Ричард. — Особенно учитывая, что вы замужняя дама. Когда за Обри де Ринеля будет дан выкуп и он вернется к нам, вы обязаны будете уехать с супругом в ваши английские имения.

Он заметил, как потускнели глаза кузины, и больше ни слова не сказал на эту тему.

Переговоры между тем продолжались. Епископ Солсбери сообщил, что султан согласился вернуть указанные Ричардом города в обмен на разрушение Аскалона. Отныне за христианами в Леванте оставалось отвоеванное крестоносцами побережье от Яффы до Тира. О святом Кресте, о котором ранее столько говорилось, даже не упомянули, но Ричард и не стал касаться этого вопроса. Зато он согласился с условием, что перемирие будет продолжаться три года и восемь месяцев. Этот срок казался королю приемлемым, поскольку именно за это время он рассчитывал уладить свои дела в Европе, а потом снова вернуться в Святую землю.

И все же обговоренное status quo Ричард не мог воспринимать ни как победу, ни как поражение. И когда вечером Джоанна пришла к королю, чтобы проследить за приемом лекарств, она застала его погруженным в горестное раздумье.

— Как же немного мы смогли отвоевать у Саладина! — с грустью произнес Ричард, разглядывая развернутый перед ним свиток, на котором были обозначены территории, остававшиеся у христиан в Леванте. — Но иначе и быть не могло. Увы, нас тут было слишком мало, чтобы мы могли претендовать на нечто более обширное. Мне говорят, что под Яффой я спас свою славу воина Христова, и все же наши достижения тут куда скромнее, чем я рассчитывал изначально. Иерусалим так и остался недостижим для христиан, им нет туда доступа…