— Это только ваши счета с Всевышним, о благочестивый султан Юсуф ибн Айюб, — подавшись вперед, заявил смутьян Дженах ад-Дин, и присутствующие услышали, как звякнули все пластины его доспеха. — Но если вы настроены столь решительно, то прикажите своим мамлюкам первыми идти на кафиров. А то ваши шафрановые любимцы только и могут, что храбро отнимать добычу у наших прорвавшихся в Яффу воинов, якобы предотвращая беспорядки. Что ж вы держите их в стороне? Когда речь идет о битве, вы посылаете сражаться именно нас, а когда хотите получить добычу, то это дело ваших мамлюков.

Саладин смолчал. Ему нужны были деньги, захваченные в Нижнем городе, как и нужны были его мамлюки. Ибо если эмиры начнут возмущаться против своего султана, кто тогда встанет на его защиту, как не они? И Саладин решительно отмел в сторону намек на то, что пришло время отдать на растерзание Ричарду его гвардию, лучших воинов султанского войска.

После этого Саладин в основном молчал, слушая, что говорят остальные.

— Мы сделали все, что было приказано тобой, султан. Но, видимо, Аллах распорядился в этом случае по-своему. И мы, похоже, забыли, что Пророк предписывает начинать битву лишь тем, кто уверен в победе. Есть ли у нас эта уверенность? Не нарушаем ли мы заповеди Пророка, да будет во веки веков благословенно его имя!

Дженах ад-Дин говорил, что, пока Ричард здесь, им не забрать город у проклятых кафиров: Мелек Рик знает, как построить армию, и всегда сражается в первых рядах. Потом кто-то из эмиров предложил, что, возможно, стоит попытаться сразить короля англов стрелой, тогда крестоносцы потеряют своего главу и предводителя.

— Сразить стрелой? — пожал плечами Дженах ад-Дин. — Но разве вы не слышали, что говорили воины, видевшие Ричарда непосредственно в бою? Они уверены, что он заговоренный, что сама их Дева Мариам охраняет его от ран. Вспомните, король англов покинул сражение утыканный стрелами, как еж, он был весь в крови. Но разве много вреда принесло это Мелеку Рику? Сегодня он вновь возглавил кафиров, как будто битва, даже самая тяжелая, только прибавляет ему сил.

И что самое обидное для Саладина, его брат аль-Адиль откровенно восторгался тем, как сражается Ричард. В какой-то миг султан не выдержал:

— Я вижу, нашего брата даже радует, что Мелек Рик поразил в бою столько достойных почитателей Аллаха!

В глазах аль-Адиля светилось лукавство, его улыбка могла таить в себе что угодно.

— Нет, о, мой повелитель, я не могу испытывать радости по этому поводу. И да примут гурии в раю тех, кто пал за ислам! Однако я не могу не восхищаться великолепным воином Мелеком Риком.

Он неожиданно посерьезнел.

— Цена чести и доблести всегда известна нам лучше, чем цена наших грехов. Честь роднит доблестных воинов сильнее крови, даже врагов. И я думаю, что Ричард Английский заслужил того, чтобы мы отказались от своей цели уничтожить его, а вышли с ним на переговоры… как с полководцем, который этого достоин.

Саладин заметил, как многие закивали в знак согласия с его братом. Сам же он нахмурился, глубокие морщины прорезали чело.

— Переговоры всегда начинает тот, кто ближе к поражению, — медленно, глухим голосом произнес он. — Ранее переговоров добивался сам Мелек Рик, и, как бы далеко ни зашли его войска, я понимал, что стремление английского короля договориться указывает на его неуверенность в своей победе. Теперь переговоры начнем мы. Это ли не признание, что мы не в силах ничего сделать с этим коронованным иноверцем?

И опять ему ответил аль-Адиль:

— Мужи, для которых честь — главное достоинство, уважают в противнике все, даже другую веру. Победить такого противника — почетно. Отступить и договориться с ним — совсем не позорно. И если мой султан прикажет, я готов уже сегодня начать переговоры с нашим непобедимым врагом.

Этого хотели все. Саладин это видел и смирился. Он не мог принудить своих эмиров сражаться, когда никто из них не желал новой битвы с Львиным Сердцем. К тому же по их лицам он видел, что его подданные довольны, что он — именно он, а не они! — проигрывает Ричарду. Они не стремились продолжать священную войну джихад. Они хотели вернуться в свои владения, просто жить, торговать, плодить детей… Те двадцать лет, в течение которых он вел свои войны — сначала за власть с мусульманскими соперниками, а потом за освобождение Палестины от неверных, — утомили его подданных. Им хотелось мира.

Саладин вынужден был уступить.

— Мы отходим от Яффы, — поднявшись, сказал он своим эмирам. — Велите трубить сбор. Я готов отвести наши войска к Латруну и послать вестников перемирия к Мелеку Рику.

Ответом ему был вздох облегчения.

— Иншалла! — воскликнули многие, молитвенно воздев руки.

Ричард мог казаться неуязвимым до тех пор, пока он должен был противостоять врагам. Когда же в Яффу прибыл эмир Малик аль-Адиль с предложением начать переговоры, король почувствовал не только величайшее облегчение, но и невероятную слабость. У него едва хватило выдержки, чтобы, как и ранее, шутить и смеяться в обществе обаятельного аль-Адиля.

Но под конец их встречи, когда Малик попытался справиться о Джоанне де Ринель и даже попросил позволить им свидеться, утомленность Львиного Сердца сменилась раздражением. Ричард мрачно поглядел на аль-Адиля и, чуть ли не заскрипев зубами от злости, произнес:

— Сия дама ныне вся поглощена заботами материнства, друг мой. К тому же я бы попросил вас не напоминать мне о вашей увлеченности моей родственницей. Ибо тогда я вспомню то, о чем имел милость забыть, — как вы держали леди Джоанну в плену, даже получив за нее выкуп. И при этом имели дерзость уверять меня, что моя кузина погибла, когда возвращалась в стан крестоносцев. Признаюсь, я не ожидал подобного вероломства от человека, которого называл своим другом. Так что, клянусь верой, вам больше не стоит упоминать в наших разговорах ее имя, дабы не потерять моего расположения к вам, Адиль.

Аль-Адиль покраснел. Он попытался оправдаться, говоря, что на подобную ложь его толкнула великая любовь к прекрасной христианке, однако Ричард все так же исподлобья взирал на него, и эмир перевел разговор в другое русло, заверив, что будет рад встретиться для обсуждения мирных переговоров с любым представителем от короля Ричарда Английского.

Переговоры… Они просто измотали Ричарда. Саладин соглашался на многие уступки, но были пункты, по которым он не желал сдавать позиции. Так, например, султан отказался позволить христианам оставить за собой недавно отстроенный ими город Аскалон и располагавшиеся южнее Аскалона крепости Газа и Дарум, отвоеванные крестоносцами. Это были мощные цитадели на подступах к Египту, а Саладин еще не забыл, как испугался, осознав, что кафиры именно оттуда могут начать наступление на его основную житницу, Египет, откуда он получает пополнение и средства.

Ричарда все эти уловки и упрямство султана просто выводили из себя. Подумать только, сколько христианских воинов полегло в боях за обладание этими крепостями и прилегавшими к ним землями, а теперь Саладин хочет, чтобы эти цитадели отдали ему просто так! Но в итоге Ричард вынужден был согласиться, хотя и при условии, что эти укрепления будут стерты с лица земли, то есть не достанутся никому — ни султану, ни христианам. Кроме того, Ричард передал своим представителям на переговорах, Балиану де Ибелину и английскому епископу Солсбери, чтобы они потребовали взамен ухода войск крестоносцев из южных крепостей, Рамлу и Лидду, город с гробницей почитаемого воителя святого Георгия, которые должны быть под рукой христиан.