— Ей-богу, Фаддей Фаддеевич, видел!

Даже вроде бы перекрестился.

«Надо и впрямь отходить в спокойные воды», — подумал Беллинсгаузен, наблюдая, как к нему приближался, держась за леера, Олев.

За сто дней, прошедших с отплытия из Рио-де-Жанейро, Рангопль похудел ещё больше, лицо потемнело, отчего ещё светлее стали казаться глаза и льняные волосы, выбивавшиеся из-под кожаной, мерлушкой подбитой, шапки.

— Здравствуйте, — не по-уставному, а по-родственному произнёс матрос.

— Здравствуй, сынок, — ответил Фаддей дрогнувшим голосом.

С тех пор как они встретились в Кронштадте и до сего времени, не было возможности поговорить по душам, занят был сверх головы.

— Рассказывай, как служба идёт.

— Как у всех.

— Тяжело?

Олеву вопрос показался излишним, промолчал.

— Знаю, всем тяжело. Не на блины шли.

— Когда же муки кончатся? Опостылела и пища и погода... Сколь же можно дёргаться? Пингвинов для еды потрошим, в чримсах камешки находим. Ясно же, земля близко! Только льдом обмёрзла более, чем Гренландия.

— Да все догадываются, — кивнул Фаддей. — Но мне точность нужна, чтоб эту землю на карту положить.

— Неужто мы не понимаем?!

— Ты тех, кто послабей, поддержи. Помнишь, сказки тебе дед Юри или отец Аго рассказывали? Ну, хотя бы песню Ваннемунне?

— Про язык зверей? — оживился Олев. — Помню!

— Кстати, тётю Айру когда видел?

— Как на флот уходил. Два года тому. Живёт помаленьку.

— Замуж не вышла?

Олев пожал плечами.

— А кто в волонтёры тебя надоумил?

— Сам.

— Родители не перечили?

— Они узнали, кругосветные вояжи собираются. Почему-то подумали, что вас непременно пошлют. Мечтал свет повидать. — Олев скривил рот, добавил желчно: — Повидал...

— Кончим поход, на Эзель поедем. А товарищам своим скажи, после равноденствия направимся в тропики. Обсушимся, обогреемся, отдохнём...

Неожиданно Олев встрепенулся:

— Смотрите, похоже — доски от ялика!

Фаддей глянул в ту сторону, куда показал Олев. Увидел две доски. Пробежал к шканцам, повелел застопорить ход. Баграми матросы выловили их. Доски были довольно новы, ещё не покрылись ракушками и водорослями. Завадовский высказал предположение:

— Может, у «Мирного» ялик разбило?

— Или кто из европейцев недавно потерпел кораблекрушение в сих широтах, — добавил Торнсон.

— Почему так думаете? — спросил Беллинсгаузен.

— От течения или ветров они не могли доплыть до наших широт такими свеженькими.

— Нешто кто-то ещё здесь плавает? — взволновался Демидов, ему казалось, что только русские способны залезать к чёрту на рога.

Вперёд протолкался плотник Пётр Матвеев, поставил доски рядом, зачем-то поковырял ногтем, подумал несколько и вынес своё суждение, сняв с души опасение, что кто-то на другом корабле утонул:

— Не от ялика они. — И, забрав доски, удалился.

Матвеев усмотрел: доски оторвались во время бури снизу от шкафутной сетки «Востока» и плавали вместе с родным кораблём, пока ветер не выдохся и не увидел их Олев Рангопль.

К самому концу месяца от больших подвижек в корпусе румпель в гнезде настолько ослабел, что Фаддей принял решение укреплять руль на ходу. Для этого требовалось удерживать шлюп на курсе только парусами. Марсовым прибавилось работы, но ещё больше труда легло на мастеровых — слесаря Матвея Губина, тимермана Василия Краснопевцева с Петром Матвеевым и кузнеца Петра Курлыгина. Несмотря на сильную качку, они осадили тяжёлый румпель ниже, навинтили стопор, однако старший плотник остался недоволен сделанным.

— Боюсь, в шторм или у льдины беда случится, — доложил Краснопевцев капитану.

— Что предлагаешь?

— На берегу мы бы новый поставили, — наивно схитрил тимерман.

— Да знаешь ли ты, Вася, сколь до берега? Ближайший остров Кергелен от нас в восьмистах милях к северу. Он необитаем и холоден. А порт, куда мы хотим направиться для поправки шлюпов и отдыха, — тысячах в двух... Подожди! Что-то Лазарев сообщает...

Объявившийся неподалёку «Мирный» по телеграфу Бутакова сигналил, что видел урила. Птица поднялась с воды и полетела на запад. Бакланы по тяжёлому своему полёту не отлетают от суши. Стало быть, если ближняя суша — Кергелен, то расстояние для них неодолимое, значит, какой-то берег есть поблизости.

— Видишь, земля где-то рядом, — сказал Беллинсгаузен.

Но вожделенный берег так и не появлялся. Когда море несколько успокоилось, тимерман снова появился у капитана. Его беспокоил ненадёжный румпель, и он попросил разрешения продолжить ремонт. Фаддей накинул шинель и пошёл с мастеровым на ют. Когда румпель стали снимать со штока руля, он вдруг обломился — гниль добралась и до него.

— А если бы не в тишь, как сейчас, а в бурю такое случилось? — спросил огорошенный тимерман и перекрестился.

— Надо ставить запасной, — сказал Фаддей.

Всё дерево, необходимое для мелкого ремонта, — стеньги, реи, доски — хранилось на шкафутах в стойках и лежнях. Тяжёлый запас находился внизу. Пришлось в трюме перекладывать лесины, чтобы добраться до сменного румпеля. Когда его извлекли и стали примерять, выяснилось, что не все железные крепления к нему подходили. Благо, у кузнеца Курлыгина руки были золотыми. Без горна, без нагрева металла, пользуясь лишь молотом и наковальней, он сумел подогнать винты к петлям, сделать стяжки к новому румпелю.

Матросы не высказывали недобрых слов в адрес корабельных строителей на верфи, вроде бы привыкли к их разгильдяйству. Беллинсгаузену же в момент тяжелейшего плавания в неведомых морях такая нерадивость показалась кощунственной. Он напишет в своей книге: «Неблагонадёжность румпеля, столько нужного для безопасности судна, доказывает нерадение корабельного мастера, который, забыв священные обязанности службы и человечества, подвергал нас гибели. При сем не могу умолчать, что я в продолжение службы нередко был свидетелем неприятных объяснений морских офицеров с корабельными мастерами об отпускаемых на суда ненадёжных вещах». Перечислив недостатки в постройке, он сделает вывод: «Таковые и другие встречающиеся ошибки в построении происходят более от того, что корабельные мастера строят корабли, не быв никогда сами в море, и потому едва ли одно судно выйдет из их рук в совершенстве». Эти слова не передают всей отчаянности и возмущённости Беллинсгаузена в момент плавания среди льдов, снегопадов, мороси, туманов, зги, от непомерной усталости, объявшей команду от капитана до маленького барабанщика Чуркина. «Ужо я доберусь до тебя на Охте», — грозился Фаддей, вспоминая рыжего англичанина Стоке, под чьим присмотром из непросушенного леса с лиходейской небрежностью строился в 1818 году «Восток».