поворачиваюсь к нему, потому что знаю – если я посмотрю на него, то не смогу удержаться от смеха, ведь он говорил о таких несуразных разноцветных клешах еще несколько недель назад.

– Привет, Суил, – говорит Нияз и заходит за барную стойку, чтобы налить ему выпить. Эта выпивка фиолетовая – ну еще бы, – и в ней плавают ломтики фруктов. Когда он придвигает бокал к Суилу, тот выпивает его одним большим глотком.

– Ты не мог бы принести мне еще один? – спрашивает Суил и толкает бокал в сторону, так что тот скользит по барной стойке, пока хозяин гостиницы не ловит его. Затем мэр подходит к свободному стулу рядом со мной, садится на него и кладет ноги на стол.

– Итак, как продвигается дело? – спрашивает он. – Вы готовы к встрече с драконом?

– Да, они готовы, – отвечает Тиниати, собрав свою сумку и обняв меня. – Мне надо идти домой – мой муж не может уложить детей в одиночку. А им надо хорошо выспаться перед Фестивалем Звездопада.

– Погодите! – растерянно говорю я. – Вы же не собираетесь выпускать их из дома? Что, если этот дракон…

– О, конечно, нет! Но если фестиваль состоится на второй день – после нападения дракона, – то мы сможем пойти на него.

Я киваю, вспомнив, что мэр пообещал всем, что после того, как дракон будет побежден, такое световое шоу, какого они никогда еще не видели. Так он решил компенсировать отмену фестиваля. Собственно говоря, мы с Хадсоном даже подумали – если все пройдет хорошо – полюбоваться на фейерверк с крыши часовой башни.

– Значит, все будут сидеть по домам? – спрашивает Луми, нервно барабаня пальцами по столу. – Я очень надеюсь, что никто не выйдет на улицы.

– Мы предупредили всех – даже туристов. – Суил пожимает плечами: – Но мы ничего не можем поделать с теми, кто не захочет прислушаться к нашему совету.

– Вообще-то можете, – возражает ему Хадсон, и его голос полон иронии. – Вы же мэр. Вы можете ввести обязательный комендантский час.

– Да, я пытался это сделать. – Суил небрежно машет рукой: – Но городской совет проголосовал против. Они заявили мне, что шансы на то, что двое наших уважаемых новых граждан позволят дракону проникнуть в город, крайне малы. Мне было достаточно трудно убедить их отменить и сам фестиваль, поскольку большинство не верят, что эта драконша вообще вернется после того, что Грейс и Хадсон сделали с ней в прошлый раз.

Судя по его тону, он не так уж расстроен тем, что городской совет с ним не согласился. Более того, похоже, он заранее злорадствует, поскольку, если что-то пойдет не так, он сможет потом еще долго упрекать в этом. Но, когда он бросает взгляд на меня и видит, что я пристально смотрю на него, он сокрушенно качает головой и напускает на себя недовольный вид, который ничуть не убеждает меня.

Повернувшись к Хадсону, я вижу, что он думает о том же. Мне становится немного не по себе, и я начинаю гадать, не кроется ли за всем этим нечто такое, о чем мы не знаем. Но, с другой стороны, так ли важно, есть ли у мэра конфликт с городским советом или нет? То есть да, поскольку мы теперь жители Адари, в долгосрочной перспективе это могло бы создать для нас неудобства, – но для достижения нашей нынешней цели, состоящей в том, чтобы убить второго дракона, это не имеет значения.

Во всяком случае, если мы найдем способ удержать людей от выхода на улицы и тем самым избежать жертв. А за последние три месяца мы постарались выработать такой план, чтобы все остались в безопасности.

– А что, если городской совет прав? – спрашивает Оребон. – Что, если мы сделаем все это, а дракон не прилетит?

– Дракон прилетит, – говорит мэр.

– Откуда вы знаете? – спрашиваю я, прищурив глаза.

– Дракон прилетит, – повторяет Суил тоном, не терпящим возражений. – Я точно это знаю. Мы должны сделать только одно – убить его, когда он вернется.

Говоря «мы», он явно имеет в виду нас с Хадсоном и наших друзей, а не себя самого, но я не стану придираться к словам.

Честно говоря, хоть он и волшебник, вряд ли от него был бы какой-то толк. За все это время он не проявил никаких магических талантов, так что мы с Хадсоном даже в шутку предположили, что званием «волшебника времени» он наделил себя сам, как и званием «мэра». Либо так и есть, либо его магия действует только на его гардероб.

Мы тратим еще несколько минут, обговаривая детали нашего плана, чтобы удостовериться, что мы подготовились максимально хорошо. Затем, когда все уходят, мы с Хадсоном начинаем подниматься в наш номер.

Идя по лестнице, мы не разговариваем, потому что говорить не о чем. Мы не говорим и о схватке с драконом, хотя можем думать только об этом.

Но когда мы поднимаемся на наш этаж, я смотрю в окно в конце коридора. В Норомаре закат может длиться часами, и я с удовольствием наблюдаю за тем, как солнце начинает медленно садиться впервые за три месяца.

– Красиво, правда? – тихо говорит Хадсон.

Я вздыхаю:

– Да, красиво. Но плохо, что мысль об этой красоте напоминает мне, как я была залита драконьей кровью.

– Будем надеяться, что на сей раз мы этого не допустим. – В его тоне нет ни капли беспечности, и видно, что он очень серьезно относится к тому, что нам предстоит завтра.

И неудивительно – ведь сама я настроена так же.

– Да, будем надеяться.

После того как мы входим в наш номер, я быстро принимаю душ, а когда возвращаюсь в спальню, Хадсон уже лежит в кровати и улыбается при виде меня.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но это нелегко, ведь я ужасно боюсь, что завтра погибнет еще один человек, которого я люблю. К глазам подступают слезы, но я смаргиваю их. Я не стану плакать. Не стану.

– О, Грейс. – Хадсон садится и, как только я ложусь, обвивает рукой мою талию и нежно притягивает меня к себе, пока моя спина не прижимается к его груди. – Что я могу сделать? – спрашивает он, и в его голосе звучат успокаивающие нотки.

Прежде чем я успеваю ответить, Дымка встает со своего места на полу, ворча направляется в ванную и захлопывает за собой дверь.

– Да, она определенно умеет донести свою точку зрения, – замечает он.

– Это точно.

Он убирает с моего лица кудри:

– Ты мне не ответила. Что мне для тебя сделать?

– Ничего, – чуть слышно говорю я. – Ничего не надо делать. Я в порядке.

Он не отвечает – вероятно, потому что пытается придумать, как подипломатичнее сказать мне, что, судя по моему виду и тону, я точно не в порядке. Правда, он и сам выглядит не лучшим образом, так что, возможно, дело не в этом.

В конечном итоге он просто продолжает прижимать меня к себе, гладя мою руку. Затем говорит:

– Стало быть… ты беспокоишься из-за того, что произойдет завтра?

– Если под «беспокоишься» ты подразумеваешь «охвачена ужасом», то да, я беспокоюсь.

Я чувствую, как он улыбается, припав губами к моей щеке:

– Я тоже беспокоюсь.

– Чушь, – фыркаю я. – Ты ничего не боишься.

– Это не так. – Его улыбка гаснет.

– За все время, что я тебя знаю, я никогда не видела, чтобы ты боялся. Я видела тебя в ярости, это точно. Видела тебя озабоченным. Но чтобы ты боялся? Нет, такого я не видела никогда.

– Тогда ты наблюдала за мной не очень-то внимательно, потому что несколько раз я был в ужасе, – говорит он.

Я смотрю на него с прищуром, вспоминая все время, которое мы провели вместе. Затем спрашиваю:

– И когда это, по-твоему, было?

– Это происходило всякий раз, когда мне казалось, что я могу тебя потерять, – отвечает он.

– Хадсон. – Я поворачиваюсь к нему, беру его лицо в ладони и целую, вложив в этот поцелуй всю свою любовь и весь свой страх.

Он почти сразу отстраняется:

– Не делай этого.

– Не делать чего?

– Не целуй меня так, будто это в последний раз, – шепчет он. Я вижу, что в его глазах стоят слезы, и от потрясения у меня обрывается сердце. Хадсон не плакал с тех пор, как был ребенком, и я не хочу, чтобы сегодня это изменилось.

Поэтому на всякий случай я прижимаюсь к нему, хлопаю ресницами и, чудовищно изображая французский акцент, говорю:

– Скажите мне,