Я свободен.

Потому что у меня нет больше целей?

Ага. Всё оказалось очень просто, но осталось немного обиды. Обиды и недоумения.

Я ведь был счастлив. В детстве и юности, когда учился, стараясь оправдать отцовские надежды. И даже потом, в трясине бесконечной работы у меня нашлось немного счастья. Келли. Мне было спокойно рядом с ней. И кто знает, не появись на нашем пути dyen Райт, всё могло длиться, длиться и длиться... А почему бы и нет? Я состарился бы и умер, ничего не добившись, но до Порога дошёл бы вполне счастливым человеком.

А что теперь? Ни цели, ни смысла. О да, их можно найти, но во мне вдруг проснулась непонятная и необоримая лень. Я не хочу искать. Если целям нужно, пусть стараются сами. И суд пусть проходит сам по себе, потому что кроме обязанностей заявителя ничего более исполнять не собираюсь.

— Маллет из рода Нивьери, огласите суду ваше заявление! — Тинори прогнусил церемониальные слова в лучших традициях судейских служек, но в завершении фразы азартно подмигнул мне, словно напутствуя и желая удачи.

Я вышел на стриженую траву лужайки перед заседательским столом и занял предписанное заявителю место — напротив судьи, но по правую руку, как изначально претендующий на справедливость. Когда к ответу вызовут Трэммина, он остановится на той же линии, что и я, только окажется слева от Фаири, а тот уже начнёт взвешивать наши проступки и заслуги, чтобы решить, которая из сторон сегодня оказалась «правее».

— Я требую наказания за преступление.

Судья, разумеется, прекрасно осведомлённый обо всех подробностях дела, тем не менее, согласно протоколу, требующему «чистоты памяти и помыслов», прикинулся, будто впервые услышал о моих притязаниях:

— Каково сие преступление?

— Убийство, заказанное и оплаченное.

Дознаватель, высунув кончик языка, с показным старанием начал выводить на бумаге первые строчки описания дела. Фаири неодобрительно поджал губы и процедил вполголоса, обращаясь к единственному на сегодня помощнику:

— Будьте чуть серьёзнее, Тинори. Вы позорите не только и не столько себя, сколько всю Судейскую службу.

Еле заметный кивок показал, что внушение принято к сведению, и далее перо заскрипело уже с уверенной небрежностью, а судья продолжил:

— Вы забыли добавить: исполненное.

— Нет, господин судья, к счастью, исполнение хоть и совершилось, но не состоялось.

— Как вас понимать?

— Наёмный убийца нанёс удар, долженствующий привести к смерти жертвы, но не достиг своей цели.

— Что же ему помешало?

— Собственная смерть.

— От рук жертвы?

— Да, господин.

Фаири понимающе кивнул, а дознаватель услужливо пояснил для всех присутствующих:

— «Уложение о правых и виноватых», глава одиннадцатая. Человек, на которого совершается покушение, вправе оказать любое возможное сопротивление и не нести ответственности за любой из последовавших итогов.

— Итак, убийца умер при исполнении заказа? — продолжилась череда судейских вопросов.

— Совершенно верно.

Игра в правых и виноватых, наконец, начинается по-настоящему:

— Насколько я понимаю, несостоявшаяся жертва — вы?

— Да, господин судья.

— Против кого выдвигаете заявление?

— Против старшего распорядителя Попечительского совета Анклава, Трэммина Найли.

— На каком основании?

— Он желал моей смерти и нанял для исполнения своего желания Тень.

— Но на чём основывается ваше заявление? По тому же Уложению, а именно, по согласительной главе «О разделении прав и слиянии обязанностей», со смертью наёмного убийцы договорённость, которая может подлежать публичному рассмотрению и осуждению, разрывается, не оставляя указания на личность заказчика, и тогда любое обвинение становится всего лишь домыслом.

— А что говорит Уложение о возможности свидетельства?

Фаири заинтересованно сцепил пальцы в замок:

— С чьей стороны?

— Со стороны исполнителя.

— Но позвольте, вы ведь только что утверждали, что убийца умер?

— И спустя малое время воскрес.

— Чьими стараниями?

Хорошо, что Тинори предупредил меня о главном правиле участия в судебных заседаниях: никогда не говорить больше, чем требует твой собственный здравый смысл, потому что невинное признание в какой-либо мелочи может стоить будущего благополучия.

— Об этом позвольте умолчать. Для суда ведь важно то, что означенный человек изъявил желание свидетельствовать, а не то, каким чудом вернулся из-за Порога?

Судья строго сдвинул брови:

— Здесь не принимаются к рассмотрению слова поднятых мертвецов.

— Вы сами сможете убедиться, что он вовсе не мертвец.

— Что ж... — Фаири пожевал губами и разрешил: — Настало время призвать и выслушать свидетелей. У полномочного представителя Анклава есть возражения или предложения по ходу заседания?

Глава Надзорного совета, занимающий почтительно принесённое и установленное чуть в стороне от заседательского стола кресло, отрицательно качнул головой:

— Продолжайте, прошу вас.

— Прежде, чем сюда прибудут те, чьи свидетельства могут послужить оправданием или усугублением вины, пусть обвиняемый скажет своё слово.

Трэммин, с самого начала заседания насмешливо царапающий меня косыми взглядами, вышел из-под сени деревьев и молча поклонился судье. Дядя, в обычное время тщательно следящий за совершенством и изяществом одежды, и сейчас не изменил себе, облачившись в строгую мантию серебристо-серого цвета, в складках которой болтался, свисая на шнурке с пояса, керамический флакончик, похожий на те, что носят с собой городские щёголи. В такие посудинки наливают благовония, освежающие чувства и мысли, а на Саэннской жаре даже искусственная свежесть никогда не оказывается лишней.

— Вы признаёте обвинение?

— Я имею право не отвечать сейчас?

— Разумеется.

Господин старший распорядитель довольно улыбнулся. Фаири, справедливо счёвший подобное поведение не требующим дальнейшего пояснения, взмахнул рукой, подавая знак кому-то по ту сторону сливовой рощи, и спустя пару минут наше общество пополнилось ещё двумя людьми, которых я так и так рассчитывал увидеть.

— Кто из вас готов засвидетельствовать личность заказчика убийства? — обратился судья к вновь прибывшим.

— Я, господин, — выступил вперёд неудавшийся убийца.

— Кто подтвердит ваши права?

Великан, по случаю посещения присутственного места облачённый поверх обыденной одежды в нарядную ярко-жёлтую лавейлу, поднял вверх правую ладонь: