«Автомобиль странным образом выглядит больше, словно кто-то перепутал масштаб, словно...»

(что-то, что-то совсем рядом, что знает бабочка-капустница)

Но он все еще не нашел уязвимого места.

* * *

Двигатель взревел. Сейчас Бумер сорвется с места и просто сметет их. И Миха опять не сможет защитить Будду.

Он на миг прикрыл глаза, чтобы попытаться прощупать внутренним взором все, что здесь видел. Развалины дома и высохшая пустыня. Миха увидел себя с кувалдой в руках. Черный и какой-то словно не до конца реальный автомобиль. Всего один удар.

Куда? Куда он должен обрушить кувалду?

* * *

Двигатель Бумера взревел. Колеса прокрутились в сухой пыли, качнулся воздух, и тяжелый автомобиль рванул с места.

Миха-Лимонад стоял все так же, прикрыв глаза.

Все стало «сейчас».

Куда он должен обрушить молот? На приближающийся с неумолимой беспощадностью Бумер. Но куда?! На лобовое стекло, с которого начал Лже-Дмитрий? На капот, под которым злобно ревет механическое сердце? На хищную улыбку радиатора? Или —

(еще ближе!)

на сверкающую новизной бляху, пропеллер, эмблему BMW? Одну из эмблем механически склеенной реальности, вполне удавшуюся эмблему свихнувшегося Универсума?

Всего один удар. Чтобы остановить... Бумер?

И вот тут его мысленный взор наткнулся на то, что Миха видел, но глаза просто отказались воспринять эту информацию, сочли ее невозможной.

(слушай, пиздовертыш: глаз видит благодаря человеку)

«Смотри на меня, — сказал ему Дмитрий Олегович, — смотри!»

Он и смотрел. Это были лишь слова прощания, только...

Что-то перевернулось в сердце Михи.

Он смотрел. Он видел, как лицо Дмитрия Олеговича, человека, продавшего ему машину, растворилось в густой непроницаемой черноте лобового стекла. Но перед тем как исчезнуть...

Это был лишь краткий миг. Блеснуло отражение. Того, что оставалось за Михиной спиной. Дом... Лишь короткий миг. Но Миха видел, и теперь он знал это наверняка.

Что-то перевернулось в сердце и стало стучаться. Все настойчивей и настойчивей. Все больше и больше проясняя ум.

Миха видел отражение, которое ему успел показать бывший антиквар и директор. В черноте лобового стекла как в зеркале отразился... дом. Только не разрушенный. И... свет полуденного моря. Синева, такая же, как синева сияющей сферы, вставшей прямо над домом.

(избавься от тени)

— Тебе удалось сбежать. Спастись, в последний момент...

Миха открыл глаза. Рев приближающегося Бумера накатывал беспощадной черной волной.

Миха-Лимонад занес кувалду. Еще раз перед глазами мелькнула синева.

«Вот оно в чем дело», — успел подумать Миха.

Тонкая грань, отделявшая его от понимания, сделалась полупрозрачной и начала исчезать.

* * *

Зверь живет в тени.

(Слишком просто. И слишком сложно)

Избавься от тени.

* * *

И снова, как в мультиплексе на Курской, мгновение растянулось, останавливаясь. Только больше не было повисших одна над другой капелек «фанты», наливаемой в высокий стакан, и пленительной копны женских волос, роскошными джунглями перечертивших пространство, да и к сверхуспешному блокбастеру «Матрица» это больше отношения не имело.

Просто Миха услышал песню.

«Я танцевать хочу».

Ту же, что и коряво пародировала зашедшаяся в безумном вальсе Мама Мия.

Только теперь ее пела совсем другая женщина. Та, на которую они бегали смотреть бесконечными южными ночами в летний кинотеатр. Та, которая незабываемо пела в «Завтраке у Тиффани». Та, чей прощальный взгляд был запечатлен на давней фотографии.

И Миха-Лимонад вдруг все понял.

Всего один удар, который он мог совершить, когда угодно,

(что ты почувствовал перед тем, как прекратить играть на флейте)

который он тоже принес сюда с собой, и право на который с роскошной щедростью даровано ему от рождения.

Потрясенный Миха бросил быстрый взгляд на сияющую сферу, а потом повел губами, как будто собирался радостно и неверяще улыбнуться. И все же улыбнулся: избавься от тени, слушай песню сестры.

Песня зазвучала громче, словно подбадривая, утверждая его правоту. И теперь ее пела та Женщина, в которой жила частичка удивительной девушки, ступившей когда-то босыми ногами из пенной волны на берег моря, которого здесь не хватало. Той девушки, которая единственная могла быть и женой, и сестрой, и невестой в этой бесконечной ночи вокруг.

«Надо просто выйти из дома, — сказал когда-то Михе его детский друг Будда, — Понимаешь? Навсегда!»

Он понял.

Рев приближающегося Бумера почти тонул в хрустальной ясности чистого голоса, поющего там, где никогда не существовало этого места. Там, где и был сбежавший мальчик. И этот наваливающийся рев...

Все, что Миха носил с собой, все, от чего не мог освободиться, сконцентрировалось в этом беспощадном, неумолимом, как рок, приближающемся реве.

Все, чем он обладал от рождения, все, чем обладал любой сбежавший мальчик, и что было утеряно, подменено... Ведь вовсе не сбежавшего мальчика он отдал когда-то. Сам. Собственными руками! У того, кого он отдал, были имя и фамилия. Но друзья звали его Плюшей.

— Нет, — проговорил Миха.

Он все понял. Миха-Лимонад нашел уязвимое место. Единственное уязвимое место, которое он принес с собой. Потому что надо просто выйти из дома.

Миха снова посмотрел на сферу. Эта сияющая сфера — всего лишь оборотная сторона... Страны чудес. Привязанности и страдания, любовь и горечь, радость и страх. Тень и свет.

(как все просто)

Избавься от тени.

(но разве у него хватит сил?)

и тут же сказал свое «Да!». И радостно засмеялся.

Бумер больше не имел значения. Вовсе не его он должен был остановить. И вовсе не сбежавшего мальчика явился сюда спасать.

Миха-Лимонад не до конца представлял, как у него это получится. Сфера была пленительной, манящей, но он уже вышел из дома. И увидел, каким может быть свет за порогом. И почти увидел, как его переполненное любовью сердце погружается в полуденное море, где его ждали. Миха-Лимонад не до конца представлял, как у него получится. Но он обрушил свой крохотный молот на громаду сияющей сферы. И словно самих этих желания и решимости оказалось достаточно, и в то же мгновение мальчик, которого он прятал за своей синой, Будда, стал сияющим светом. Этот чистый сноп света пронизал Миху, подхватил его, нежно омыв сердце, исполинской фигурой взметнулся вверх, и достиг сферы.