Шатаясь, он поднялся, взял с комода пистолет, который забрал у Рино в лесу, и крепко сжал его в ладони.

На этот раз его не остановят.

237.

Они оставили машину на стоянке у спортивного центра.

— Что здесь делают все эти люди? — спросил Кристиано, показывая на колонну автобусов.

Беппе нацепил жуткие темные очки в поллица.

— Школьники, приехали на похороны.

Кристиано подумал, что или Фабиана Понтичелли знала полсвета, или люди приехали на похороны, не будучи с ней знакомы.

В центре улицы перекрыли, везде стояли наряды муниципальной полиции, так что, не имея специального разрешения, въехать было нельзя.

— Мессу отслужат в церкви Сан-Бьяджо, — напомнил Беппе.

Кристиано шел впереди.

Трекка, не спуская глаз, следил за ним.

"Как за собакой, которую первый раз спустили с поводка.

Наверное, что-то учуял".

Толпа молчаливо двигалась к церкви на пьяцца Болонья. По пути Кристиано обратил внимание, что все магазины на улице закрыты, а на опущенных ставнях висят черные банты.

Он не видел такого скопления народу даже прошлым летом, когда приезжал Габиббо[58]и его дивы, но когда вышел на площадь, то и вовсе обомлел.

Площадь превратилась в сплошной живой ковер, из которого торчали крыши телевизионных микроавтобусов с тарелками антенн, мраморная конная статуя и фонари, на которых гроздьями были развешаны громкоговорители. В окнах многоэтажных зданий вокруг площади тоже теснились люди. Вдоль балконов тянулись наспех расписанные белые полотнища: "ФАБИАНА, ТЫ НАВСЕГДА ОСТАНЕШЬСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ", "ФАБИАНА, НАУЧИ НАС БЫТЬ ДОБРЕЕ", "ФАБИАНА, ТЕПЕРЬ ТЫ ЖИВЕШЬ В ЛУЧШЕМ МИРЕ".

— Дай руку, а то потеряемся в этой сутолоке. — Трекка протянул ему ладонь, и Кристиано пришлось подчиниться.

Они кругом обошли площадь и наконец приблизились к церкви — современной постройке из серого бетона с остроугольной крышей, крытой широкими листами позеленевшей меди. В центре фасада — громадный витраж с тощим Христом. На ступенях толпился стремящийся попасть внутрь народ.

— Пошли отсюда. Нас не пустят, — бросил Кристиано, пытаясь высвободить руку.

— Погоди... Ты же учился с ней в одной школе. — Трекка что-то сказал сотрудникам охраны, и их пропустили. Они пересекли правый неф, с трудом протискиваясь в давке. В воздухе стоял сильный запах ладана, цветов и пота.

Кристиано столкнулся нос к носу с Кастардином, владельцем мебельной фабрики, тем самым, чью собаку он прикончил.

Кастардин вгляделся в него:

— Если не ошибаюсь, ты сын Рино Дзены.

Кристиано собирался сказать "нет", но рядом стоял Трекка.

Он кивнул головой.

— Мне рассказали про твоего отца. Мне очень жаль. Как он?

— Спасибо. Хорошо.

Тут вмешался социальный работник:

— Он еще в коме. Но врачи настроены оптимистично.

Кастардин надрывал голос, словно они были на дискотеке в Римини.

— Хорошо. Хорошо. Ну, как только он придет в себя, передавай от меня привет, понятно? Как только отец выйдет из комы, скажи ему, что старик Кастардин передает ему большой-пребольшой привет. — И он дважды щелкнул Кристиано по затылку.

Кристиано представил себе, как отец приходит в себя и ему говорят, что Кастардин шлет ему большой-пребольшой привет. Да он от такого как минимум опять навсегда впадет в кому.

Рядом в нескольких метрах стояла Марианджела Сантарелли, парикмахерша, у которой с отцом был роман, когда Кристиано был совсем маленький. Она надела мини-юбку, а лицо закрыла вуалью. И Макс Маркетта, хозяин "Евробилда", тоже был тут. Разоделся, как жених на свадьбу, и разговаривал по сотовому. В инвалидном кресле, которое толкал филиппинец, сидел Маркетта-отец.

Они добрались до рядов, где сидели ученики школы. Те, как только увидали Кристиано, стали перешептываться и пихать друг друга локтями, показывая на него.

Кристиано стоило больших усилий не развернуться и не смотаться оттуда.

Учительница итальянского, пробравшись вперед, подошла к нему, крепко обняла и прошептала в ухо:

— Мне рассказали про твоего отца. Мне очень жаль.

"Как Кастардин, слово в слово"

238.

Человек-падаль вошел в больницу.

Казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. И еще ему надо было отлить. Одну руку он прижимал к животу, а другой касался стального корпуса спрятанного в трусы пистолета.

В конце концов ему удалось сюда добраться. Он даже не знал, как это у него получилось. Даже мотороллер завелся с первого раза.

Город словно сошел с ума. В лавках все ставни опущены. Дороги перекрыты. Стоянки забиты автобусами. Улицы заполонили идущие в сторону центра люди.

Он хотел спросить, куда все идут, что за чертовщина творится кругом, но духу не хватило. Повсюду стояла охрана и постовые.

Может, сегодня был концерт Лауры Паузини[59]или политическая демонстрация.

Он хотел сразу рвануть наверх, к Рино, но сперва надо было помочиться. Мочевой пузырь чуть не лопался.

Он вошел в туалет рядом с баром. Слава богу, там никого не было. Человек-падаль поспешил к писсуару и облегчился, откинув голову и прикрыв глаза.

Ему тут же пришлось опереться рукой об стену, чтобы не упасть на пол, такая была адская боль. Казалось, он писает огнем вперемежку с осколками стекла.

Открыв глаза, он увидел, что белые стенки унитаза забрызганы красным, а из члена сочится кровавая моча. Кислый аммиачный дух сливался с металлическим запахом крови.

"Черт", — в отчаянии пробормотал он.

В этот момент со скрипом хлопнула пружинная дверь уборной.

Человек-падаль наклонился к стене и посмотрел в дыру, в которую стекала его алая моча.

За спиной послышалось цоканье каблуков по кафельному полу. Краем глаза он увидел мужскую фигуру, зависшую в трех толчках от него.

— Ааааах! Говорят, терпеть вредно. Особенно когда ты уже не мальчик, — выдохнул человек, и в тот же момент звучно ливануло.

Человек-падаль обернулся.

Это был Рики. Посланный Богом ангел.

На нем был тот же серый фланелевый костюм и та же рубашка в клетку. Те же светлые волосики поверх проплешины, будто только что облизанные коровой. Все то же самое.