Борисыч, можно? Олька представила, как собеседник делает рукой, приглашая гостя присесть. И тот аккуратно присаживается. Сквозь трубку почувствовала стеснение вошедшего.

— Ну, тогда до завтра, — Олькин благодетель взял микроскопическую паузу и добавил, — рыжая.

— До завтра, — пообещала она и прикусила губу, солнце за окном зажглось, словно эти слова включили невидимый рубильник. Пробило пыльные окна, ударило по глазам. Старый дракон повернул золотую голову и подмигнул ей. До завтра. Она нажала отбой и бессмысленно посмотрела в погасший экран телефона. Внимательно изучила ту паузу между тогда и сейчас, которая, возможно поменяла все. Во всяком случае, она в это верила. Прямая Надькина луна нагло смотрела на нее прямо с темного экрана. Эх, если бы знать, что только что поменялось. Олька задумчиво вздохнула. Как там было? Трефовый король вроде. Еще Максим, Евгений и Андрей.

— Триста двадцать рублей, по карте? — кореянка смотрела на нее. Из кармана грязного передника выглядывал пос-терминал.

Олька отрицательно покачала головой, у нее наличные. Положив на стол пятьсот, она отодвинула стул, поднялась, обошла стол и потянула тугую дверь кафе. Глеб сказал — до завтра. Что будет завтра? Этот вопрос она про себя задала гипсовому дракону у двери. Тот подмигнул еще раз. Завтра может все, стоит только решиться. В его силах изменить то, что неизменно. Жизнь, время, обстоятельства. Завтра — это бог тех, кто уверен в одном шансе на миллион. Даже если у них ничего не получится. Бог потомственных неудачников, подумала Олька. И улыбнулась первому встречному, озабоченному мужчине в грязных туфлях. С серой планшеткой на длинном ремне. Просто улыбнулась, потому что захотела. Ведь никто не запретит ей делать то, что она хочет сейчас.

Прохожий отшатнулся, будто она его ударила. Удивленно посмотрел. Дурак. Это же бесплатно. Олька вдруг почувствовала себя почти святой. Какой-нибудь святой Олькой, которая желала, чтобы у всех были шансы. И жизнь давала их абсолютно задаром, ничего не требуя взамен.

Ей вдруг захотелось поехать на Варварку и зайти в первую попавшуюся церковь. Отворить дверь войти в теплый запах ладана, в таинственно сверкающую позолоту. Чтобы тогда случилось?

Поехать в Зарядье? Покрутив эту мысль в голове, она решительно зашла в ближайший продуктовый и купила сигарет, бутылку коньяка, колбасы, сыра, шоколада, батон и яблок. А потом достала личный телефон.

— Алла Матвеевна, это Олька, хотите коньяку? — время Варварки еще не пришло. Это было твердым решением. Там ее никто не ждал. Во всяком случае, сейчас. Да и что она скажет? Поблагодарит за что-то? За то, чего не было, и возможно не будет.

— Коньяк? Какой коньяк, Оль? — в трубке был слышен шорох, квартирная хозяйка курила. Скорее всего, сидела в беседке под липами, смотрела, как растут люпины.

Олька заглянула в пакет. Выкопала бутылку из-под упаковок, прочла этикету.

— Да хрен его знает, Алла Матвеевна. Наверное, хороший, раз столько стоит.

— У тебя, что-то случилось?

— Не знаю, — честно ответила она, потому что еще ничего не надумала. Солнце моргнуло, будто было недовольно ее нерешительностью. Ветер пробежал вдоль бордюра, подняв мелкие пыльные вихри.

— Ну, давай, — Алла Матвеевна выдохнула дым. Было слышно как там, на Малом Строченовском чирикают воробьи и шумят листья.

— Через полчаса, — положив трубку, Олька спрятала личный телефон и вынула заходившийся в истерике рабочий.

" Ты не понимаеш. Я тебе куплю квартиру"

" Давай, подумай"

«Ты плохо поступаеш. Думай, да?»

«Ничего не будеш нуждаться»

«Все тебе оплачивать буду. Плохо не думай»

Пролистывать сообщения одной рукой было неудобно. Пакет оттягивал другую. Вагит был неутомим, семнадцать сообщений и пять пропущенных. Господи, зачем она это читает? Все равно это ничего не изменит. И зачем она дала ему свой номер. Дурочка, блядь.

* * *

Стряхнув с рук хлебные крошки, Алла Матвеевна отпила коньяка из старой стопки синего стекла. Глянула на просвет, на пробивающееся сквозь листву солнце. А потом задумчиво улыбнулась и кивнула на птичью суету у беседки.

— Смотри, совсем как люди. Бог кидает им крошек, и они дерутся за них. Они даже не представляют, что где-то еще есть целый батон. А он вот он, лежит здесь. И им можно накормить много больше птиц. Но мне сейчас не хочется.

— Получается вы — воробьиный бог, — заключила Олька и хихикнула. — Только капризный. Очень капризный бог.

Хозяйка скосила на нее глаза и усмехнулась. Бог всех воробьев. Бог неудачников, которые не знают, что где-то есть целый батон. Ольке показалось, что ее собеседница повторила это про себя. Солнце прорывалось сквозь щели проходило сквозь синее стекло, оставляя на темном дереве стола красивую ажурную тень. Темные переплеты, между которыми лежал серый сапфир. Они сидели в беседке второй час, провожая московский теплый вечер, который медленно обращался в сумерки. Сахарно таял в зелени старых лип.

— Наверное, я бог. Хотя они об этом не знают, — Алла Матвеевна говорила своим грудным голосом, который, наверное, сводил мужчин с ума. — Впрочем, им и незачем. Все о чем они заботятся это собрать больше крошек, чем другие. Им не важно, что где-то можно получить больше, не важно, что некоторые из них не доживут до зимы. Возьмут и умрут или их поймает кот. Даже я им не важна, ведь они не знают, что я их бог, понимаешь?

Представить все это Ольке было сложно, коньяк уже давал о себе знать. В голове мягко шумело. Поразмыслив секунду над богом и воробьями, она сделала умное лицо и промолчала.

— Богом быть трудно, сплошная суета, — задумчиво продолжила ее собеседница. — Проще быть воробьем.

Из цветущих люпинов появился Кися Пися, прыгнул на лавку и просительно замурчал. Олька наделила его куском колбасы. А даже попыталась погладить, но кот недовольно мяукнул, а потом отошел в самый дальний угол беседки, где принялся ужинать, потешно двигая головой. Алла Матвеевна отпила глоток и задумчиво посмотрела на нее. А потом неожиданно спросила.

— Решила все бросить, Оль, так ведь?

— Что бросить?

— Ну. Все, Оль. Ты думаешь, я не знаю? — квартирная хозяйка улыбнулась. Как у нее это получалось? Алла Матвеевна улыбалась как королева. Олька поняла, что она чувствовала, когда с ней встречалась. Она чувствовала восхищение.