Ведь иначе ты остался бы на «Везунчике».

Лала рассказала Ушашу в подробностях и сон, и толкование в надежде на ответную откровенность, но он по-прежнему лежал к ней спиной.

– У меня было все не так во сне. И толкование другое. Не хочу об этом. Я помогу тебе в Сайшоне, как обещал. А потом Пустыня решит нашу судьбу. Спи.

Они долго лежали в темноте молча, и каждый прекрасно знал, что другой тоже не спит. Но тревоги и напряжение долгого дня сделали свое дело. Когда утренние сумерки притушили мерцание пещеры, двое под одним плащом безмятежно спали, прижавшись друг к другу, как замерзшие дети.

Лала проснулась от стука. Ушаш разбирал заложенный проход и даже сразу не заметил, что она стоит у него за спиной.

– Что там? – нетерпеливо спросила она.

– Плохо видно. Это маленькая пещерка, вернее, ниша. Что-то лежит у стены.

– Я помогу.

Вдвоем дело пошло быстрее, и вскоре они догадались, что именно лежит у стены, переглянулись, но продолжили вынимать камни. Но когда в нишу проникло достаточно света, оба одновременно ахнули.

Тело, наглухо завернутое в красный плащ Мастера Смерти, было усыпано высохшими горными цветами.

– Великая Пустыня, кто это? – прошептала Лала.

– И кто его тут замуровал?

– Похоронил.

– Да, похоронил. Хочешь развернуть?

Лала не ответила и присела рядом с телом. На ощупь это был уже скелет. Никакого запаха тлена в нише не ощущалось, только сухой аромат цветов. Она поколебалась, но потом все же убрала ткань с головы тела. Иссохшая, но не разложившаяся плоть без сомнения принадлежала женщине. В волосах ее не было ни единой седой ниточки, а в каждой из множества кос мерцала полупрозрачная бусина.

– Так косы с бусинами плетут благородные женщины в Сайшоне, – шепотом сказал Ушаш.

– А у мастеров Смерти так не плетут. Плащ чужой. – Лала задумчиво сидела над телом, не решаясь развернуть его дальше.

В нише становилось все больше света, и Ушаш вдруг тихонечко ругнулся и дернул Лалу за рукав, а когда она обернулась, молча указал на стену. Камень был покрыт бурыми письменами, прочесть которые можно было только при хорошем освещении.

Лала начала читать, и все поплыло у нее перед глазами. Она снова и снова возвращалась к первой строчке, не в силах добраться до последней. А когда дочитала, долго не могла поверить, что не спит. Дрожащие ашайнские буквы были написаны кровью:

«Я Ишьяра, дочь Гирша, сына Сишидора Великого, умираю вдалеке от Пустыни. Новая моя жизнь не будет белой. Я преступила закон ашайнов, потому что полюбила не мужа. Родная сестра предала меня. Любимый не отдал меня Смерти в первый раз, но его не было рядом во второй. Чынгырцы нашли мое укрытие, я дралась, но не смогла защитить мою крошку, мою Айлишу. Они забрали все, но не стали меня добивать. Оставили истекать кровью, которая не вернется Матери-Пустыне. Они забрали корзинку с ануком, но их слишком много, она не сможет убить всех. Даже если сможет, никто не поможет Айлише. Я ухожу в смертельном страхе за свое дитя. Мать-Пустыня, сохрани ей жизнь и дай сил ее отцу…»

– Тебя ведь купили у чынгырцев, да? Твое настоящее имя Айлиша? – шепотом спросил Ушаш, когда заметил, что она уже не читает, а теребит сухой цветок, поднятый с пола.

Лале казалось, что внутри у нее ледяной мрак, заполненный мертвыми цветами. И она сама, как эти цветы, сухая и безжизненная. Но при звуке нового имени она встрепенулась и, не глядя на Ушаша, сказала пустым голосом:

– Дочь Гирша, сына Сишидора.

– Что? – не понял ее Ушаш.

– Найти в Сайшоне дочь Гирша, сына Сишидора, – повторила она.

– Думаю, этого недостаточно.

Лала впервые с момента страшной находки посмотрела на него с интересом.

– А что еще?

– Узнать, кто убрался здесь после схватки с чынгырцами, кто заложил нишу камнями и принес цветы, почему эту печь топили шулартами. И самое важное, кто отец Айлиши… то есть твой.

– Один человек перед смертью говорил об Ишьяре, – тихо сказала Лала и повторила: – Дочь Гирша, сына Сишидора.

Глава пятая

Лала стояла как истукан, пока Ушаш закладывал усыпальницу Ишьяры, но как только последний камень встал на место, она не глядя покидала вещи в мешок, надела плащ и вышла.

– Эй, а ты не хочешь почтить память своей матери? – крикнул ей вслед Ушаш, торопливо собирая пожитки.

– Я принесу ей свежих цветов. – Она остановилась, поджидая его, и добавила с улыбкой: – И голову своей тетки. Молю Пустыню, чтобы она еще была жива.

– Ты не сможешь.

– Смогу. Призываю в свидетели тебя, эти горы, небо, водопад и каждую мышь, что попадется на пути, – она повысила голос, – и клянусь убить предательницу и все ее потомство, сколь бы долго мне ни пришлось их искать!

Ни есть, ни пить Лале не хотелось. Она легко преодолела все три ступени перевала, не обращая внимания на сбитые пальцы. Красота и величие гор, еще вчера вызывавшие священный трепет, больше не трогали ее. На все попытки Ушаша поговорить она сначала отмалчивалась, а потом все же сказала, не сбавляя шага:

– Ты ведь понимаешь меня, как никто! Ты хотел стереть с лица Пустыни целый город за меньшее. Или помогаешь, или мы прощаемся прямо сейчас.

– Я смог отказаться от мести, – твердо ответил Ушаш.

– Потому что единственный виновный давно сгнил в земле!

– Я оставил в живых его сына.

– Сын за отца не в ответе, – парировала Лала.

– Вот именно! – Ушаш повысил голос. – А ты поклялась уничтожить все потомство своей тетки!

– Потому что кровь предателя грязнее крови разбойника.

– У предательства могут быть веские причины, – ответил Ушаш, не глядя ей в глаза.

Весь долгий день они больше не разговаривали, просто шли, шли, шли, пока не заметили, что камни вокруг приобрели знакомый темно-рыжий цвет. К вечеру перед ними раскинулась пустыня, запустившая щупальца горячего воздуха даже в горное ущелье.

Им пришлось провести еще одну ночь под открытым небом, и это была самая беспокойная из всех ночей. Огни Сайшона мерцали вдалеке, наползая на склон горы, но идти туда в темноте не решилась даже Лала. Слишком долгим был путь, чтобы свернуть шею в шаге от цели. Но и спать спокойно она не могла, отбиваясь от видений. Не помогало даже успокоительное снадобье. Ушаш по мере приближения к Сайшону становился все мрачнее и попросил у нее снотворного, чтобы не видеть, как она вздрагивает в зыбкой дремоте и хватается за рукоятку кинжала.

Рассвет над пустыней нагнал их уже на полпути к городу. Как бы ни грызли Лалу черные мысли, она все же рассмотрела Сайшон. Это был совершенно другой город, словно тут жили не ашайны. Ни белых куполов, ни стены, ни охраняемых ворот. Темно-рыжие дома с плоскими крышами будто росли из горы, а улицы были прорублены сквозь толщу камня. Очень редко можно было увидеть цветок или куст, а деревья росли только на границе с пустыней. То тут, то там виднелись струйки цветного