Судя по всему, Гумилёва не оставили равнодушным эти строки Блока. Он должен был ему ответить, и он ответил, и даже не одним стихотворением. Прежде всего для монархиста Гумилёва республиканец Савонарола, противник Медичи, обличитель папства, не был святым, он был возмутителем спокойствия и родителем беспорядков, чего поэт не мог принять. Правда, Гумилёв написал свою «Флоренцию» уже по воспоминаниям в марте 1913 года, но это был ответ Блоку по всем правилам, о чем в свое время писали многие критики:

А что же запомнила о Флоренции Анна Андреевна? «Во Флоренции видела, как рабочие наклеивали на стены первомайские прокламации, а полицейские их срывали. Впечатление от итальянской живописи было так огромно, что помню ее как во сне». Тем не менее в стихах ее эта восторженность отражения не нашла. Во Флоренции она написала три лирических стихотворения. Два из них созданы как бы под покровом какой-то смертельной истомы. Она ждет ребенка, и в то же время взгляд ее устремлен в царство Аида, в дом, где витает тень самоубийцы:

(«Здесь все то же, то же, что и прежде…», 1912)

Ахматова писала эти стихи в мае во Флоренции, когда рядом с ней не было мужа. Бродя по городу и замечая плакаты демонстрантов и полицию, она сама входит в образ униженной и оскорбленной:

(«Помолись о нищей, о потерянной…», 1912)

Это стихотворение (некоторые исследователи отвергали сам факт написания его Ахматовой во Флоренции) — прямой диалог с мужем. То самое непонимание или далекость, о которой она говорила в своих поздних мемуарах, прорывается в строки этого стихотворения:

(«Я научилась просто, мудро жить…», 1912)

В апреле, когда Гумилёвы были во Флоренции, Николаю Степановичу прислали экземпляры его новой книги «Чужое небо», названной автором в подзаголовке третьей книгой стихов и вышедшей в издательстве «Аполлон». И снова в этой книге мы находим имя Анны Ахматовой (ей посвящен второй раздел книги (всего было пять). Вообще, можно сказать, что вся книга навеяна Гумилёву его новыми отношениями с Анной, наконец ставшей его женой. Первый раздел, начинающийся «Ангелом-хранителем» (1911), хоть и не посвящен Ахматовой, но первое же стихотворение о ней несомненно.

Вот она, сокровенная мысль, которую поэт проговаривает в порыве чувств и творческого вдохновения! Он видит Анну королевой, и как бы она его ни мучила, он ее вассал, а следовательно, не имеет права ее покинуть. Это стихотворение многое объясняет в психологии поступков молодого Гумилёва, который столько раз получал отказ своей «королевы», знал о ее изменах и все же не мог ее оставить.

«Две розы» (1911) — стихотворение-размышление о любви и о переживаниях любовных, о двух типах женщин — земной и небесной, встретившихся у ворот Эдема. Какая любовь от Бога? Кто ответит на этот вечный вопрос? Гумилёв оставляет решать его читателям.

В стихотворении «Девушке» (1911) Гумилёв отвергает идеал тургеневской девушки, не способной, по его мнению, понять буйный нрав «безумного охотника», поднимающегося на скалу и пускающего стрелу прямо в солнце. Певец Музы Дальних Странствий и глубоко чувствующая, но скромная девушка, по-видимому, не могли бы найти общий язык. А может быть, именно этого не хватало поэту в Анне — вольной и непостоянной, принесшей ему столько волнений.

«На море» (1912) — акварельное стихотворение со сгущением красок в конце:

Это характерное свойство многих стихотворений Гумилёва отмечала в другом его сборнике — «Колчан» — критик М. Тумповская на страницах журнала «Аполлон».

Стихотворение «Сомнение» (1911) явно носит биографический характер:

Здесь — трагедия двух разных по характеру и привычкам, но главное независимых людей, для которых личная свобода оказалась выше взаимного счастья. А может быть, не случись этой борьбы, не было бы двух неповторимых поэтов: Гумилёва и Ахматовой.

Стихотворение «Отрывок» — принципиально важное для Гумилёва. Здесь поэт вступает в диалог с самим Господом: кто Всевышнему дороже — слепой нищий, которого Господь сделает небесным рыцарем, или те, «чьи имена звучат нам, как призывы?». Что ценнее для Господа: земное величие и слава или смиренность, убогость и покаянность?

К чему земная красота, к чему величие найденного слова? Если у Бога свои мерки земного и для него равны и слепой нищий, и те, «чьи имена звучат нам как призывы…»? Эти мысли мучают Гумилёва-поэта — тому ли посвятил жизнь? Он ведь уверен, что все может «человек, открывший в себе Бога».

Выше любви и выше всего земного ставит Гумилёв чувство товарищества, он остался до конца жизни большим ребенком, свято верившим в искренность братских чувств, и относился к своим друзьям, предъявляя им такие же требования, как к себе самому: