прибытия, Мышелов и Фафхрд повернулись к своим капралам, которые с несколько опечаленным видом и явной неохотой передали им записки, при вручении коих, как подозревали капитаны, им было сказано: «Для твоего хозяина!»

Записка Афрейт сообщала: «В Совете Льдистого временно заправляет другая фракция. Мы с вами незнакомы. Завтра в сумерках ищите меня у холма Восьминогая Лошадь», а в послании Сиф говорилось: «Золото Кхахкта посеяло в Совете разногласия. Ведите себя так, словно мы никогда не встречались. Завтра вечером вы найдете меня в „Огненном логове“, если придете один».

– Вот как, значит, они выступают не от имени всего Льдистого, – негромко отметил Фафхрд. – С какими же пылкими дамами-политиками мы соединили свои судьбы?

– Золото их было недурным, – сердито отвечал Мышелов. – И теперь нам предстоит решить две новые загадки.

– «Огненное логово» и Восьминогая Лошадь, – подтвердил Фафхрд.

– Он назвал мой корабль галошей, – с горечью пробормотал Мышелов, вновь вспоминая о нанесенной ему обиде. – Каким же философам, безбожникам и педантам собираемся мы помогать, да еще против их желания?

– Ты тоже безбожник, – напомнил ему Фафхрд.

– Не настолько, верил одно время в Мога, – возразил Мышелов с шутливым унынием в голосе, припомнив времена своего юношеского легковерия, когда он, дабы угодить любимой, стал приверженцем бога-паука.

– С этими вопросами и загадками разберемся позже, – решил Фафхрд. – А пока давай попытаемся расположить к себе рыбаков-атеистов.

И в сопровождении Мышелова он направился к Гронигеру, чтобы со всеми церемониями предложить бренди, которое принес с «Бродяги» старик Урф, мингол-ренегат. Корабельный мастер поддался на уговоры выпить рюмочку, каковую и тянул потихоньку, пока Фафхрд с Мышеловом, заведя беседу о ремонтных доках, запасах воды, размещении экипажей на берегу и ценах на соленую рыбу, пытались его разговорить. Кое-как им удалось добиться разрешения выходить за пределы квартала торговцев, но только днем и только им самим, но не их людям. От второй рюмочки Гронигер отказался.

Кхахкт, отдыхавший в своей ледяной сфере, где более высокому существу пришлось бы согнуться в три погибели, пробудился со словами:

– Новые боги Льдистого вероломны – предают и чужих и своих, – однако они сильнее, чем я предполагал.

Он принялся рассматривать темную карту Невона на внутренней стороне сферы. Его внимание привлек северный язык Крайнего моря и длинный полуостров Западного континента, вытянутый в сторону Стылых пустошей, на полпути к которым располагался Льдистый остров. Приблизив свое паучье лицо к самому кончику этого полуострова, он разглядел на темно-синей воде с северной стороны крохотные пятнышки.

– Армада идущих против солнца морских минголов окружает Сэйенд. – Он хихикнул, произнеся название самого восточного города древней Ивамаренсийской империи. – За работу!

И, поводя своими толстыми, покрытыми черной щетиной руками над скоплением пятнышек, забубнил заклинание:

– Смерти рабы, призываю я вас. Слушайте мой указующий глас. Воле моей вы покорно внемлите – Сэйенд дотла для начала спалите! Дале на Льдистый пусть грянет орда, следом Невона вас ждут города. – Одна из паучьих рук двинулась в сторону маленького зеленого острова посреди океана. – Будет здесь рыбы несметная рать, дабы минголов моих напитать. – Рука вернулась на место, и Кхахкт с еще большей скоростью стал производить магические пассы. – Да затуманит вам головы тьма, всяк человек да лишится ума. Ярость безумца сильнее горит, огненной смертью холод грозит!

Он дунул сильно, словно раздувая угасший костер, и на краю полуострова засветилось темно-красное, похожее на рдеющий уголек, пятнышко.

– Да сбудется все сие по воле Кхахкта! – проскрипел он в завершение колдовства.

Корабли идущих против солнца минголов, посеребренные лунным светом, стояли в гавани Сэйенда, теснясь, как рыба в бочке, вплотную друг к другу. Паруса были убраны. Палубы кораблей, примыкая с бортов друг к другу, образовывали нечто вроде моста, перекинутого от крутого берега к флагману, где восседал на корме Идумир, вождь минголов, попивая квармаллийское грибное вино, которое порождает видения. Холодный свет полной луны, лившийся с южной стороны неба, озарял узкую клеть, выполнявшую роль полубака и имевшуюся на каждом судне, и высвечивал безумные глаза и костлявую морду исхудавшего степного жеребца, просунутую меж широко расставленных прутьев.

В осажденном городе за выходившим далеко в море шлюзом было темно. Перед городскими стенами и на предпортовой улице плавали в собственной крови трупы немногочисленных защитников, павших под натиском минголов, которые потом не стали, однако, утруждать себя взламыванием дверей, за коими заперлись разбежавшиеся по домам остальные жители города. Минголы успели захватить и переправить на флагман пять девушек, как того требовал ритуал, и искали теперь ворвань, дельфиний жир и рыбий. Как ни странно, но, добыв эти сокровища, они не тащили их на корабль, а расточали понапрасну, взламывая топорами бочонки, разбивая кувшины и орошая этими дорогостоящими продуктами двери, деревянные стены домов и мощеные улицы.

На высокой корме флагмана было темно, как в городе, и освещал ее лишь лунный свет. Рядом с Идумиром стоял колдун с глазами безумными, как у корабельного жеребца, держа в руке, поднятой над жаровней с растопкой, кремень и подкову. Возле него застыл в ожидании обнаженный по пояс жилистый воин с роговым мингольским луком, грозным для невонцев оружием, и пятью стрелами, обмотанными промасленной ветошью. По другую же руку от колдуна стоял секироносец с пятью бочонками трофейного масла.

Ниже на палубе, съежившись, ждали своей участи пять сэйендских девушек, притихших, казавшихся особенно бледными из-за темных, заплетенных в косы волос, и каждую из них охраняли по две угрюмые минголки со сверкающими обнаженными ножами в руках.

На главной же палубе, верхом на отменно обученных степных кобылицах, на удары копыт которых палубный настил отзывался глухим барабанным рокотом, выстроились в ряд пять молодых минголов, удостоенные высокой чести за не раз проявленную в бою отвагу.

Идумир бросил кубок в море, медленно обратил к колдуну свое бесстрастное, с вытянутым подбородком лицо и кивнул. Колдун опустил руку с подковой и кремнем и, ударяя ими друг о друга, высекал искры, пока растопка в жаровне не разгорелась.

Лучник положил свои пять стрел поперек жаровни и, дождавшись, когда они запылают, выхватил их и одну за другой выпустил в сторону Сэйенда со столь изумительной скоростью, что первая не успела еще достичь цели, как последняя уже взвилась оранжевой дугой в небо.

Стрелы вонзились в дерево, облитый маслом город вспыхнул весь разом, как факел, со сверхъестественной быстротой, и оттуда стали доноситься приглушенные расстоянием отчаянные вопли запертых жителей, подобные воплям грешников в аду.

Тем временем сторожившие девушек минголки быстрыми взмахами сверкавших, как пламя, ножей разрезали на одной из них платье и толкнули ее, обнаженную, к первому всаднику. Он схватил девушку за темные