Послание было из тех, многочисленные копии которых из губернаторской администрации рассылались во все подведомственные места.

К границам Италии двигались германские племена. Это были остготы и двигались они с Днестра, вытесняемые гуннами. Командовал готами пользовавшийся дурной славой Радагай. Они уже перешли Данувий. Впереди их бежали испуганные толпы.

V

Прокуратор Бакка и Руна сделались добрыми знакомыми. Встречи их отличались целомудренностью. Они взаимно наслаждались общением друг с другом. Лучшей компании в этом провинциальном городе ей было не найти. Она часто бывала у него в гостях, да и он иногда навещал ее, любовался ее работой. Она занималась копированием старинных книг да пыталась иногда восполнить пробелы в истории Турона.

Она жила среди монахинь, но пострижена не была. При епископе Брисие, впрочем, значительные послабления были сделаны и для религиозных общин. Руне было здесь свободно и вполне комфортно. До чувственных наслаждений она не снисходила.

— Я пригласил вас сегодня, потому что нуждаюсь в вашем совете, — сказал ей Бакка после того, как они вместе пообедали и удалились в его скрипторий. На всякий случай оставили дверь открытой, но никто бы и не осмелился пройти мимо. Обстановка в этой комнате была намного проще, чем можно было ожидать. В ней было несколько красивых книг, произведения Аристофана, Овидия, Катулла. За темными окнами лил дождь.

— Вот как? — пробормотала Руна. Она уселась на диван и разгладила юбку. Платье было простым, строгого фасона, как и следовало женщине ее положения, однако темный дорогой материал выгодно подчеркивал ее белую кожу и волосы цвета воронова крыла. — Вы мне льстите. О чем вы хотите посоветоваться?

Длинное худое тело прокуратора подалось вперед.

— Я хотел сначала поговорить с вами, а потом уже и с губернатором Глабрионом. Я хочу, чтобы он прислушался.

Руна выжидающе посмотрела на него.

— Слышали? — спросил он. — Трибун Аквилона, Апулей Верон, скончался.

— В самом деле? Он, однако, был уже не молод, правда? — и расспрашивать не стала, лишь добавила: — Да упокоит Господь его душу.

— Вопрос в том, кто будет его преемником.

Руна слегка порозовела. Ноздри расширились.

— В гнезде смутьянов должен быть сильный человек.

— Вот именно. Что вы можете сказать о Гае Валерии Грациллонии?

— Вы шутите! — воскликнула она.

— Даже и не думал, — ответил он серьезно. — Послушайте. Ситуация там серьезная: смешанное население, напряженные взаимоотношения, недовольство, да и мало ли что, о чем мы не имеем понятия. Если мы назначим своего человека, он окажется в совершенно невозможном положении. Я бы на такую работу ни за что не согласился.

— Надо заставить их подчиниться. Апулей всегда был на стороне Грациллония. А новый трибун этого делать не станет, будет спорить, возражать. Если потребуется, и войска введет.

Бакка вздохнул.

— Тут не так все просто. Аквилон и Конфлюэнт имеют для нас большее значение, чем вы предполагаете.

— Но ведь Грациллоний всегда был для вас занозой в пальце.

— Это верно. Однако, скажу вам откровенно, несмотря на все, что мы делали, он сделал свою территорию процветающей. Население растет. Туда идут трудолюбивые иммигранты — и легально, и нелегально. Так что они не позволят его убрать. Заноза, говорите? Пусть он будет бастионом. Господь знает, как мы в этом сейчас нуждаемся.

Руна нахмурилась и закусила губу.

— В прошлом году летом он спас нас от набега скоттов, — напомнил Бакка, — а сейчас Италию грабят остготы, и я не знаю, пошлет ли Он нам очередное чудо. То, что Он так неожиданно прибрал Апулея, — мне кажется, означает, что чуда больше не будет.

— А можете ли вы доверять Грациллонию? — резко спросила Руна. — Решаетесь ли?

— А вы сами как думаете? Вы ведь… Хорошо его знали.

Она опустила глаза и сжала кулаки.

— Позабудьте об обидах, — настаивал Бакка. — Скажите честно, как бы вам ни было горько. Подумайте о Риме.

Она посмотрела на него.

— Вы что-то очень серьезны.

— Тут уже не до комедий, госпожа. Империя — моя мать. А ему кем она приходится?

Руна сидела молча, прислушиваясь к ливню, а потом нехотя сказала:

— У меня не было причин сомневаться в его патриотизме.

Бакка слегка улыбнулся:

— Благодарю вас. Я так и думал, но мне хотелось, чтобы вы это подтвердили.

— Он… слишком упрям. Делает все по-своему.

Бакка кивнул:

— Упрямство доводило его до нарушения субординации, и не один раз. Но не до открытого мятежа. Ему не хватает гибкости и политического опыта. Он ведь не станет устраивать заговор против нас?

— Нет, — презрительно сказала она. — Он не так умен.

Бакка смотрел на стекавшие по стеклам струи.

— Я почти жалею об этом. Каким бы он мог стать императором.

Она откинулась на спинку стула. — Вы это серьезно?

— Может быть. Сами посмотрите, что он сделал в Исе, а теперь и в Конфлюэнте. Мне даже кажется, захоти он стать кардиналом, я бы его поддержал.

Она украдкой взглянула на дверь. В коридоре никого не было. Тем не менее она наклонилась вперед и понизила голос.

— Это чрезвычайно опасный разговор.

— Я вам доверяю, — сказал он.

Она была тронута.

— Благодарю вас.

Бакка щелкнул пальцами:

— Нам чрезвычайно нужен лидер — сильный, способный и… честный. У Стилихона с варварами двойные игры не срабатывают, — он выпрямился. — Ну, так вы думаете, что с Грациллонием как с трибуном можно иметь дело?

— Это будет трудно, — предупредила она. — Вам придется идти ему на уступки.

— Это очевидно. Придется перестать вставлять ему палки в колеса и постараться убедить, что не такие уж мы плохие ребята. — Бакка рассмеялся. — Надеюсь, Нагон Демари не слишком расстроится.

I

Вернулась весна, украсила зеленью и цветами зимние могилы. Дни стали длиннее ночей. Потянулись домой перелетные птицы.

Остготы и их союзники грабили Италию. В тех же местах, куда они пока не пришли, поселился страх. Империя судорожно искала рекрутов и засылала в провинции своих представителей. Они предлагали десять солидов[22]за добровольное поступление в армию, три солида за службу, а остаток — когда опасность минует — при выходе на демобилизацию. Рабам давали два солида и свободу.