3 ноября Вальдерзее в своем дневнике отметил, что англо-германские отношения достигли своей низшей точки. «Таймс» изощряется в проповеди «ненависти и недоверия», англичане болезненно воспринимают строительство германского военно-морского флота и ту солидарность, которую немецкая публика проявляет в отношении буров. По мнению Вальдерзее, в данном случае вполне обоснованному, свою долю ответственности за создавшееся положение несут французы и русские. А общий вывод Вальдерзее сводится к тому, что больше всего англичанам не нравится быстрый рост германского экспорта. Вильгельм вскоре получил возможность узнать настроения англичан из первых рук: на второй неделе месяца он отправился в Сандрингхэм.

22 ноября пришла крайне неприятная для Вильгельма новость: его приятель Фриц Крупп скоропостижно скончался в своей эссенской резиденции. В последние годы жизни магнат все меньше времени проводил на вилле «Хюгель» и все больше — во Франции и Италии. Излюбленным местом его пребывания стал остров Капри, где он приобрел «Гротто Фра Феличе» и превратит его в место развлечений с молодыми островитянами — «рыбаками, цирульниками, нищими». Формально Крупп руководил некой религиозной сектой, на самом деле «сектанты» просто развлекались в свое удовольствие. Некоторые сцены устраиваемых оргий удалось сфотографировать — снимки стали широко ходить по рукам, и, конечно, разразился скандал. О забавах «пушечного короля» стала писать итальянская пресса, по официальным каналам из Рима в Берлин поступила информация, что Крупп объявлен Италией персоной нон грата.

Супруга Круппа бросилась к Вильгельму, чтобы объясниться, но кайзер не пожелал ее слушать. Крупп переждал в Лондоне, когда скандал утихнет, и вернулся в Германию. Первым делом позаботился о том, чтобы упрятать жену в психиатрическую лечебницу. Но спрятать концы в воду не удалось: газета «Аугсбургер цейтунг» начала перепечатку сообщений о Круппе из итальянской прессы. Месяц спустя тему подхватил социалистический «Форвертс», опубликовавший серию статей под общей шапкой «Крупп на Капри». Фирма выступила с официальным опровержением: Крупп не раздавал деньги и подарки молодым людям, он занимался благотворительностью. Через три дня после появления первой статьи в «Форвертсе» Крупп запросил у кайзера личной аудиенции, но она так и не состоялась: на следующее утро его обнаружили в постели в бессознательном состоянии; в тот же день он умер, как было сказано, от апоплексического удара. Вскрытия не производилось, потому тотчас распространились слухи о самоубийстве магната. Вильгельм счел необходимым появиться на похоронах, принял участие в траурной процессии и выступил с речью, где обвинил социал-демократов в том, что это именно они убили Круппа, а всех голосующих за эту партию, объявил моральными соучастниками преступления.

Надо сказать, что Крупп не был в столь близких отношениях с кайзером, как Баллин. С «пушечным королем» тот встречался не чаще двух раз в год, тогда как со своим приятелем — евреем из Гамбурга — ежемесячно, то есть всякий раз, когда Вильгельм посещал Гамбург, и, конечно, во время «Кильской недели». Кайзер любил разговаривать с Баллином, и он с удовольствием разглядывал строящиеся красавцы лайнеры. Судостроитель не искал никаких выгод и льгот от общения с монархом; из окружения кайзера мало кто снисходил до разговора с ним — разве только Мюллер. Баллин все это, конечно, видел. Позднее, в годы войны, когда кайзер подчеркнуто дистанцировался от своего старого приятеля, тот с горечью заметил однажды: «Мы все проявляли слабость в отношении кайзера. Никто не хотел рассеять его детски-счастливого оптимизма, который мгновенно оборачивался вселенской тоской, коль скоро кто-то осмеливался на слово малейшей критики по поводу какого-нибудь его очередного прожекта».

12 ноября 1902 года состоялась первая и единственная личная встреча между кайзером и Гольштейном. Бюлову удалось вытащить последнего на торжественный обед, устроенный в министерстве иностранных дел (по другим данным — в личной резиденции канцлера) в честь монарха. По утверждению Вильгельма, Гольштейна много раз приглашали на подобные мероприятия, но тот каждый раз отказывался, ссылаясь на отсутствие у него подходящего костюма. На сей раз этот аргумент не сработал — таинственному отшельнику в порядке исключения из правил было позволено явиться в обычном сюртуке (на приемы подобного рода было принято являться во фраках). Плодотворной встречу назвать было нельзя. Согласно одному из источников, Вильгельм неудачно пошутил на счет Гольштейна, и тот, разобидевшись, вернулся к своей прежней практике — не принимать никаких приглашений на приемы или прочие публичные мероприятия, тем более с участием кайзера. Другой источник приводит иную версию: Гольштейн действительно обиделся, но не на остроту, а на невнимание со стороны кайзера. Тот вроде бы ограничился обращенной к нему репликой: «Ваше превосходительство, насколько я знаю, Вы родом из Одербруха; там отличная утиная охота», после чего повернулся к кому-то еще.

Вскоре Вильгельм, как уже говорилось, отправился в очередной вояж — в Англию. О цели визита он сообщил царю Николаю II в письме, отправленном 31 октября: его пригласили поупражняться на стрельбище в Сандрингхэме. Он же хочет воспользоваться случаем и проинформировать дядюшку о том, что «мы (он и царь) предпринимаем совместные усилия по поддержанию мира в общих интересах обитателей континента, которые стремятся развивать свою торговлю и укреплять свои экономические позиции». Примерно то же он повторил в письме от 22 ноября, в котором подвел итоги визита. Кайзеру вряд ли доставило удовольствие присутствие на одном из устроенных в его честь приемов министра колоний Джозефа Чемберлена, но были и маленькие радости: Солсбери ушел в отставку с поста премьер-министра, освободив место для своего племянника, Артура Бальфура. Тот производил на Вильгельма более позитивное впечатление. Бюлов также считал, что при новом премьере отношения, возможно, постепенно наладятся. Бальфур, по его мнению, лучший вариант по сравнению с «его толстяком дядюшкой, надменность и галломания которого сделали его таким трудным партнером для нас».

С 15 по 18 ноября Вильгельм вновь посетил имение Лоутеров — пострелять и посетить собачьи бега. «Желтый граф» не в первый раз устраивал поистине королевский прием для Вильгельма. В прошлом году поезд кайзера прибыл в Пенрит, когда еще не все приготовления к встрече были закончены. Лонсдейл не растерялся и приказал отправить поезд на запасной путь, где тот стоял до тех пор, пока машинист не получил команду тронуться. На этот раз все выглядело скромнее — меньше гостей на приемах, меньше внимания со стороны населения: отношение кайзера к англо-бурской войне резко снизило популярность кайзера, не помогли и усилия, предпринятые им во время похорон королевы Виктории. Кайзер, очевидно, мог сам убедиться в этом, объезжая перед завтраком окрестности. Он подстрелил восемьдесят три зайца и вручил хозяину орден Гогенцоллернов I степени. Два дня кайзер провел в Сандрингхэме и после прощального обеда, устроенного для него либеральным политиком лордом Розбери, отбыл из Лейта на своем «Гогенцоллерне».

29 ноября в речи, произнесенной в Герлице, кайзер представал как глашатай прогресса. В данном им определении нового века явно ощущалось заимствование у Канта: «Старый век был веком философов, новый будет веком науки и техники. Это как нельзя более подходит нам. Германия славится своими научными исследованиями, своей дисциплиной и организацией. Свобода отдельной личности и ее стремление к саморазвитию, внутренне присущие нашей расе, сочетаются у нас с подчинением частного общему ради блага этого общего».