В строго социологическом смысле психическое заболевание значимо лишь постольку, поскольку изменяет социальную судьбу человека, накладывает отпечаток на его статус в обществе и отношения с другими людьми. Гофман не ставит своей задачей критику медицинского толкования психического заболевания, его интересуют лишь социальные последствия, социальный статус психически больного человека. Представление об утрате разума, которое традиционно связывается с началом психического заболевания, он называет всего лишь культурно приобретенными и социально укорененными стереотипами. Они возникают при попытке описать голоса, которые слышит больной, его темпоральную и пространственную дезориентацию. На его взгляд, все эти феномены являются психическими проявлениями временного эмоционального расстройства и представляют собой реакцию на напряженную ситуацию, с которой человек сталкивается в этот момент. «В обществе, – отмечает он, – принято считать, что обитатели психиатрических больниц находятся там прежде всего потому, что страдают психическим заболеванием. Однако, судя по тому, что за пределами психиатрических больниц “психически больных” столько же или больше, чем внутри них, можно сказать, что они страдают явно не от психического заболевания, а от непредвиденных обстоятельств»[561]. В другом месте Гофман пишет: «Официальная психиатрическая доктрина склонна определять отчужденное поведение как психотическое, это представление подкрепляется циркулярными процессами, которые вынуждают пациента демонстрировать отчуждение в более причудливой форме…»[562]. Все феномены психической ненормальности и связанные с ними социальные институции интересуют Гофмана не сами по себе, а в комплексе других подобных феноменов: психическое заболевание – в пространстве стигмы, психически больной – в пространстве стигматизации и моральной карьеры стигматизированного, психиатрия как теория и практика – в горизонте тотальных институций общества.

Энн Брэнаман в статье «Социальная теория Гофмана» выделяет четыре магистральные идеи его творчества.

1. «Я» – это социальный продукт. Во-первых, это продукт действий, развертывающихся в социальных ситуациях, поскольку никакой предзаданной сущности человека, которая в этих ситуациях выражается, попросту нет; смысл «я» возникает в публично реализуемом поведении. Во-вторых, несмотря на то что индивиды в установлении этих действий самоиндикации играют ведущую роль, они все равно конституируют только тот образ «я», который получает социальное одобрение в наличной статусной иерархии. Поэтому «я» есть социальный продукт и напрямую зависит от ратификации общества – его одобрения или неодобрения.

2. Степень одобрения конституированного образа «я» другими зависит от причастности индивида к структурным ресурсам и разделения характерных атрибутов доминирующей культуры.

3. Анализ Гофмана развертывается в пространстве драмы, ритуала и игры – метафор манипулятивных и моральных аспектов социальной жизни. При этом манипуляция и этика неразделимы, этика развивается не за пределами нас самих или над нами, она конституируется в действиях и ритуалах взаимодействия, предназначенных для подтверждения статуса индивида.

4. Социальный опыт детерминируется «фреймами» или принципами организации, определяющими смысл и значение социальных событий. Люди не свободны конституировать тот опыт, который им нравится, он всегда зависит от конституирующего его значения[563].

В своем критическом психиатрическом дискурсе Гофман также опирается на эти установки. Он исходит из тезиса, что «я» психически больного человека является не больным «я», а «я» стигматизированным, т. е. сконструированным социальным непринятием в процессе социального взаимодействия. При этом отличительная черта психически больного как стигматизированного – то, что он не разделяет некоторые общепринятые ожидания и стандарты поведения. И именно в пространстве конституирования социальных ожиданий и правил поведения оформляются критерии психической нормальности и ненормальности.

Эти идеи – «я» индивида формируется на основании социальных притязаний; человек определенным образом реагирует на общество и защищается от него; реакция зависит от структуры социальной жизни; «я» индивида и его поведение несут отпечаток социальных ролей, статусов и отношений – были сформулированы уже в ранних статьях Гофмана. На данные идеи опиралась и его первая книга «Представление себя другим в повседневной жизни», поэтому «Приюты» и «Стигма» стали продолжением движения в этом направлении.

Исследования мира психической ненормальности, как и другие социологические исследования Гофмана, – это не статистические, а качественные исследования. Количественные методы, как он считал, устанавливают слишком далекое расстояние от предмета исследования, а ему было необходимо приблизиться к миру психически больных и стигматизированных как можно ближе. Нужно было вжиться в их мир и, если можно так сказать, стать пристрастным наблюдателем их отношений с институциями и обществом в целом. Г. Смит, продолжая эту идею и выражая общепринятое среди исследователей Гофмана мнение, говорит, что «в этом отношении “Приюты” напоминают образы и переживания романов Франца Кафки (в особенности “Процесс”)»[564].

Опора на качественные методы не была для Гофмана случайностью. В своих работах он поднимает не столько социологические, сколько философские проблемы социальной онтологии и взаимоотношения человека и общества. Как подчеркивает Ник Перри, «тотальная институция – это одновременно эмпирическая организация, символическое представление организационной тирании и закрытая вселенная, символизирующая пресеченные возможности человека»[565]. По мнению Лоренса Линна, именно использование качественной методологии привело Гофмана к таким однозначно негативным оценкам тотальных институций. Кроме того, это же способствовало чрезмерному, на его взгляд, обобщению и описанию всех тотальных институций как единой группы с общими характеристиками. Выводы Гофмана относительно статуса пациентов психиатрической больницы и их моральной карьеры, как указывает Линн, испытывали недостаток в эмпирическом подтверждении, и это их самое слабое место[566].

Гофман опирается на онтологию социальной реальности, традиционную для антипсихиатрии. Социальная реальность для него конституируется всеми членами группы путем усреднения опыта, мировоззрения и норм и зависит при этом от каждого поддерживающего ее члена группы. Исследование социальной реальности, принципов социального устройства и функционирования при такой точке зрения на ее природу неизменно имеет антропологическое звучание. При обращении к обществу здесь невозможно игнорирование человека, поскольку именно люди служат основой его бытия. Поэтому всякая социальная теория становится антропологической, а всякая социология – социологией человека. Психическое заболевание в ней трактуется в социальном ключе как кризис социального опыта, социальной реальности, как нарушение общественных норм и правил, несущее угрозу обществу в целом.