Джаспер отвернулся от жуткой картины и увидел, что его племянник взирает на буйство стихии с полным отсутствием эмоций. Генри Тюдор так и не расстался с этой отстраненной манерой, так раздражавшей его дядю с первой их встречи. При желании Генри умел быть холодным, но нельзя было сказать, что он вообще не ощущает волнения. С точки зрения Джаспера, причина его равнодушия заключалась скорее в том, что в душе молодого человека отсутствовала какая-то глубинная связь с другими людьми. Он в чем-то неуловимом отличался от людей, его окружавших, хотя и научился удивительно тонким образом скрывать эту разницу.

Во всех обычных жизненных ситуациях человек со стороны никак не мог бы выделить младшего Тюдора среди толпы прочих рыцарей и лордов. Тем не менее бывали такие случаи, когда он не мог в точности знать, как именно следует поступить – и тогда молодой человек как бы уходил в себя. Так было и в тот момент, когда Генри с отсутствием всякого выражения на лице наблюдал за тем, как один корабль наползает на другой и как они переламываются и тонут. На волнах россыпью гороха качались головы, а некоторые тонущие махали руками, хотя надеяться им было не на что. Один только Бог знал, в какой стороне располагается ближайший берег, и те из упавших в воду, кто умел плавать, с равным успехом могли направиться и на просторы Северного моря, и к сулящему хотя бы надежду на спасение берегу. Шансов уцелеть у них не было. Остальные корабли боролись за собственную жизнь и не могли ничего сделать. На каждом судне крышки люков были прибиты гвоздями, чтобы могучие валы не могли пробиться в трюм и утащить всех на дно морское.

Тех, кто машет руками в воде, скоро скует холод. Скует и убьет, если только раньше их не погубят удары волн, вздымающихся выше мачт кораблей и рушащихся вниз с мощью левиафана, рядом с которым сами люди все равно что вырванные с корнем водоросли и обломки кораблекрушения.

Джаспер заметил, как капитан прокричал новые приказы и двое его людей всем весом навалились на рулевые весла, призывая к себе на помощь других. У одного из бортов корабля моряки поворачивали парус. Там собралось много людей, видевших свое спасение в ветре, трепавшем их волосы и морозившем лица.

– Поворачиваем назад! – крикнул Джаспер племяннику. Оставалось только удивляться тому, как они сумели доплыть так далеко. Внезапно налетевший с востока шторм разбросал корабли их флота во все стороны, разогнавшись в Канале, словно в огромном дымоходе. Старшему Тюдору оставалось только надеяться на то, что остатки флота сумеют дохромать до французских гаваней. Ожидавшая там картина заранее страшила его. Король Людовик выделил им восемнадцать кораблей и двенадцать сотен солдат, и они должны были высадиться в Уэльсе и примкнуть к восставшему Бекингему. Но теперь Джасперу оставалось только уныло качать головой. Шторм как будто ослабевал, так что теперь ему удавалось слышать голоса моряков, перекрикивавших вой ветра, треск дерева и хлопки мокрых канатов о древесину. Похоже было, что их отгоняет прочь и шторм будет слабеть с каждой новой милей, отделяющей корабли от побережья Уэльса.

– Мы возвращаемся во Францию, – вновь произнес Джаспер. – Шторм был… гм, мы не сумели в такую непогоду стать на якорь или найти безопасную гавань. Но ветер ослабевает, тебе не кажется?

Закрыв глаза, он прикоснулся к нательному кресту и помолился за все корабли, моряков и капитанов, дерзнувших выйти в открытое море в сезон штормов. Те, кто оставался на берегу в такую погоду, слушали, как барабанит по крыше дождь… Разве что ветер мог сбросить с этой крыши несколько черепиц. Здесь же, на серой морской равнине, непогода эта сделалась одним из самых страшных переживаний всей жизни Тюдора.

– А когда мы сможем предпринять новую попытку? – крикнул Генри на ухо дяде. Джаспер Тюдор уставился на молодого родственничка, понимая, что более умного человека встретить удается не часто, однако сейчас эта его холодная манера показалась ему невыразимо жестокой. Джаспер измотался и здорово замерз, только что на его глазах пошли ко дну сотни людей, и, насколько он мог судить, один только их барк еще оставался на поверхности шипящего пеной буйного моря. Он и подумать не мог о новой попытке, даже если король Луи решит, что игра стоит свеч, и возместит им погибшие корабли и людей. Тем не менее племянник смотрел на дядю, дожидаясь ответа.

– Скоро, Гарри, – проговорил тот, сдаваясь. – Но давай-ка сперва сойдем на берег, а там посмотрим. Во всяком случае, не сегодня.

– Не унывай, дядя, – улыбнулся ему младший Тюдор. – Мы живы, а мы – последние из Ланкастеров. Не нам бояться штормов.

Джаспер утер воду, все еще струившуюся по его лицу и волосам.

– Постараюсь, – ответил он. – Сделаю все возможное.

* * *

На рыночной площади Солсбери король Ричард с презрением смотрел на безмозглого молодца, поставившего себя в подобное положение. Рядом стояла плаха, и около нее ожидал палач с широким топором. Несморя на то что солнце еще только поднялось из-за восточных холмов, весь город уже собрался на площади, дабы лицезреть смерть герцога. Толпа завороженно внимала происходящему, впитывая каждую деталь и подробность.

Генри Стаффорд, герцог Бекингем, пока еще оставался назначенным Ричардом констеблем Англии, человеком, наделенным огромной властью – в том числе собирать людей под знамена и вести их на поле брани, – и многие в толпе испытывали тихое удовлетворение от того унижения, в которое впал этот знатный человек. Они видели собственными глазам, что закон и королевский суд властны над всеми – над шерифами, мэрами и олдерменами, а не только над бедными и простыми людьми.

Король Ричард стоял на краю рыночной площади, наблюдая за ходом дела. Молодой Бекингем растоптал его доверие, и все же в его жалком восстании было нечто невыносимо глупое. Монарх вздохнул и поскреб заросшую щетиной щеку. Опять разболелась спина. Нет на нее никакой управы! А Бекингему не суждено дожить до старости и поумнеть настолько, чтобы начать сожалеть о юных дурачествах. У него не будет второго шанса.

Ричард заставил свой голос прокатиться по всей площади:

– Мне кажется, милорд Бекингем, что вы пали жертвой козней епископа Мортона, а не сами нашли этот путь к собственной гибели. Мне сообщали о нем – и о том, что с нашего берега видели корабли, которым пришлось вернуться. Ваши наставники, милорд, не избегнут моей кары, не сомневайтесь в этом. Однако я обязан наказать вас за измену. Она дорого стоила мне…

Он заставил себя остановиться: негоже королю жаловаться. Герцог внимательно и не без некоторой надежды посмотрел на него.

– Если это будет угодно вам, Ваше Величество, тогда смиренно прошу простить меня, – заговорил он. – Милосердие в вашей власти. Прикажите, и этот человек разрежет мои путы и освободит меня. И я останусь живым и буду снова служить вам.

– Я это знаю, милорд, – отозвался король. – Вы говорите правильные слова. Но я предпочитаю не оставлять изменников в живых. Вы выбрали такую участь в тот момент, когда подняли оружие на своего короля. Джентльмены, приступайте.

Упиравшегося Генри повалили на плаху двое сильных мужчин, немедленно отступивших, чтобы дать простор местному палачу, донельзя взволнованному необходимостью нанести при всем народе совершенный удар. Топор описал в воздухе широкую дугу, и Бекингем успел застонать от страха, но голос его тут же прервался, оборванный ударом.