Возможно, словам предшественника А. А. Поливанова не стоит безоглядно доверять, но какие еще мысли могут возникнуть, например, после знакомства с интервью А. Д. Протопопова – члена Особого совещания по военным заказам и председателя военной комиссии этого совещания. 30 июня (13 июля) он посетил Москву, по приглашению П. П. Рябушинского выступил в местном ВПК с сообщением о работе ОСО, обещал помощь и поддержку в решении вопросов с топливом и рабочими и прочее. «Особое совещание, – заявил он, – большие надежды возлагает на военно-промышленные комитеты, и мы от них ждем самой интенсивной и продуктивной работы»154. Как представитель Думы А. Д. Протопопов не обошел вниманием и перспективы работы ее летней сессии. Прежде всего, ее заседания должны были быть гласными, а не закрытыми, как предлагал Н. А. Маклаков. Цель сессии была сформулирована весьма ясно: «Теперь или никогда Дума должна показать стране всю свою силу, все свое значение… Из опыта своей работы во время войны народное представительство должно выйти не только с высоко поднятой головой, но и создать объективные условия для дальнейшего своего существования в более нормальных государственноправовых условиях, чем это было до сих пор»155. Те же мысли А. Д. Протопопов изложил и накануне открытия работы летней сессии156. Собственно говоря, думская общественность не скрывала своих планов по консолидации накануне штурма власти. Одним из условий его успеха как раз и была дискредитация противника.

Приведу свидетельство специалиста, деятельность которого не вызывала критики ни представителей общественности, ни самого военного министра, – генерала А. А. Маниковского: «Большинство же совещания. состояло из общественных деятелей, которые ставили себе определенную задачу – доказать во что бы то ни стало, во-первых, полную несостоятельность военного ведомства в деле обеспечения армии боевыми припасами и, во-вторых, что все спасение Родины – в руках только их, общественных деятелей. Поэтому, не останавливаясь решительно ни перед чем, даже перед ущербом для снабжения армии, все эти господа повели такую бешеную кампанию против Военного министерства в частности и особенно против ГАУ, что всякому мало-мальски не предубежденному члену совещания было ясно, что при этом неизбежно должно будет пострадать, и при том существенно, само то дело, ради которого якобы ратовали эти печальники за нашу Родину. Все, кто противился такой политике Особого совещания и старался доказывать, что и главные управления тоже кое-что делают, а главное, могут сделать значительно больше, если только им не будут мешать, не будут их травить и ставить их в тиски бесчисленных комиссий (подготовительных, междуведомственных, наблюдательных, контрольных) и из-за всякой мелочи устраивать им публичные инквизиции в пленуме совещания, – все такие протестанты безжалостно изгонялись из совещания и из управлений как «вредные» люди старого бюрократического режима, не способные проникнуться новыми веяниями и виновные во всех наших бедах»157.

Новый начальник ГАУ вынужден был сразу же отбивать нападки и спекулянтов, и политиков. Удавалось не все и не сразу. Так, когда был уволен генерал-майор Е. К. Смысловский – ближайший сотрудник А. А. Маниковского, тот попытался возражать, на что А. А. Поливанов ответил, что понимает вред от ухода Е. К. Смысловского, но так нужно, поскольку «Родзянко и Гучков настаивают на этом». Для увольнения офицера при этом не нужно было даже обвинения – достаточно «обоснованных подозрений», о которых обычно упоминали М. В. Родзянко, А. Д. Протопопов, А. И. Гучков, П. Н. Милюков, А. И. Коновалов158. «Надо было участвовать самому, перевариться в котле этого ужасного времени, – вспоминал генерал-лейтенант А. П. Залюбовский, сотрудник и доверенное лицо А. А. Маниковского, – чтобы понять, что это было и какое влияние и значение имели эти наветы на самое дело и на лиц, его ведущих, чтобы понять, как трудно было работать. Приходилось не только думать и работать для дела, но еще специально заботиться о самозащите, о документах в подтверждении целесообразности, законности и чистоты своих действий. Безответственные и, в лучшем случае, ничего не понимающие лица критиковали опытных, незаслуженно обливая их грязью перед высшим начальством и общественным мнением»159.

А. А. Поливанов наслаждался властью и достигнутыми результатами. Посетившему его О. О. Грузенбергу он с гордостью демонстрировал бывший кабинет В. А. Сухомлинова, рассказывая, как, пользуясь беспечностью его предшественника, именно здесь С. Н. Мясоедов копировал секретные документы для последующей передачи их немцам. Вопрос о доказательствах генерал глубокомысленно парировал следующим образом: «Разве такие дела легко раскрываются?»160. Бдительность министра разделяли его сторонники из общественности. Но, кроме этого, существовали сложности и с пониманием членами ОСО специфических военных вопросов. Например, когда в конце 1916 г. А. А. Маниковский отстаивал необходимость строительства завода по производству ручных пулеметов, он встретил сильнейшую оппозицию среди думцев – членов ОСО, не понимавших необходимость ручного пулемета для войск161.

Тем временем летнее «наступление» великого князя продолжалось. 3 (16) июля Н. В. Рузский был назначен главнокомандующим 6-й армией вместо К. П. фан дер Флита162. Теперь, вместе с М. Д. Бонч-Бруевичем, Николай Николаевич имел сразу двух доверенных лиц, прошедших через организацию мясоедовского дела, в командовании армии, охранявшей столицу. Реакция Верховного на победы, одержанные на «домашнем фронте», была иногда странной. Так, узнав, что обер-прокурор Святейшего синода В. К. Саблер был отставлен и заменен А. Д. Самариным (это произошло 5 (18) июля), кандидатуру которого он поддерживал, что, по его мнению,

подготавливало удаление Г Распутина от Двора, Николай Николаевич повел себя следующим образом: «Великий Князь быстро вскочил с места, подбежал к висевшей в углу вагона иконе Божией Матери и, перекрестившись, поцеловал ее. А потом так же быстро лег неожиданно на пол и высоко поднял ноги. «Хочется перекувыркнуться от радости!» – сказал он смеясь»163.

Символично, что это была икона Казанской Божией Матери, которую 5 (18) июля поднесла главковерху в знак «благословения города Москвы нашей доблестной армии в лице ее Верховного главнокомандующего» делегация Первопрестольной во главе с М. В. Челноковым164. Великий князь и тогда был весьма доволен и превозносил необычайную «храбрость русской армии, с которой нельзя не победить»165. Теперь он побеждал с другими союзниками. Радовались общей победе не только в Ставке, но и в тылу. «Уход В. К. Саблера встречен с общим сочувствием», – отмечала «Речь», приветствуя перемены в правительстве166. Новые радостные для Барановичей и либералов вести не заставили себя долго ждать. 6 (19) июля 1915 г. И. Г. Щегловитов получил отставку с благодарственным рескриптом, при этом все было оформлено так же, как и в случае с Н. А. Маклаковым: министр юстиции формально ушел по собственной просьбе в связи с состоянием здоровья, а его преемником был назначен А. А. Хвостов167.

И. Г. Щегловитов имел репутацию решительного и волевого человека, способного бороться с революцией. Очевидно, это и стало причиной распространения абсолютно бездоказательных слухов, связывающих его фигуру с Г. Распутиным168. 8 (21) июля уже в Царском Селе Николай II подписал указ о возобновлении работы Государственной думы и Государственного совета169 и, таким образом, прежде всего под давлением Верховного главнокомандующего перед годовщиной объявления войны пошел навстречу требованиям общественности. Очень точно воспроизвел логику этих требований президент Франции: «В России царь считается всемогущим, но он временами является игрушкой в руках своих министров, а те находятся в беспрестанной глухой оппозиции к Великому Князю Николаю Николаевичу»170.