Весьма примечательным было выступление в Думе нового военного министра. Он заявил о том, что армия продолжит отступление и что раз победа зависит от снабжения оружием и боеприпасами, то вся его работа будет сосредоточена «на развитии и у нас тех видов промышленности, которые изготовляют предметы государственной обороны, а более всего тех отраслей, которые изготавливают предметы артиллерийского снабжения»33. Ставка на развитие оборонной промышленности и «живых людей» и стала программой нового военного министра, во всяком случае первично заявленной. Выступление генерала в Думе имело большой успех и не меньшие последствия34. Оно понравилось всем, даже Николаю II35. Примерно такой же линии А. А. Поливанов придерживался и на закрытом заседании Государственного совета, но при этом значительно сгустил краски относительно положения на фронте. Рассуждения о том, что в армии нет ни винтовок, ни снарядов, ни обученных кадров и что спасти от немецкого наступления могут только «осенняя грязь да зимний снег», произвели там удручающее впечатление. Спасением могла быть только новая политика в промышленности, которой препятствовали засевшие в Военном министерстве «шляпы» и «мертвые люди»36.

Подобного рода заявления попадали на подготовленную почву. В тылу возникали самые фантастические слухи, с которыми уже не справлялась цензура. С этой проблемой столкнулся еще В. А. Сухомлинов, который считал, что «самый совершенный цензурный аппарат не может помочь, если во время войны правительственная политика не будет основана на единодушной народной воле. Мне вскоре было ясно, что на стороне царя не народная воля, а лишь тонкий слой чиновничества, офицерства и промышленников, в то время как политические партии готовили свою мерзкую похлебку на костре военного времени»37. Атмосфера накалялась, и ее пытались разрядить уступками и очередными жертвами общественному мнению, которые снова стали бы ответственными за отсутствие снарядов и «потерю успехов» великого князя главнокомандующего. Общественное внимание вновь притягивалось к шпионской теме.

Обвинения в предательстве и стали одним из главных доводов думской оппозиции. 19 июля (1 августа) 1915 г., то есть уже в первый день работы Думы, фракции националистов, центра и земцев-октябристов предложили формулу перехода к делам, в которой содержалось требование жертв и уступок во имя заявленного И. Л. Горемыкиным диалога: «…выражая непреклонное убеждение в том, что бывшие до сих пор недостатки в деле снабжения армии будут при участии законодательных и широких общественных сил безотлагательно устранены, а виновные в обнаруженных недочетах, в бездействии и преступлениях понесут суровую законную кару, независимо от служебного их положения, Государственная дума переходит к очередным делам»38. Формула была разработана фракцией националистов, и ее появление оказалось полной неожиданностью и для публики, и, очевидно, для правительства39. Атмосфера была весьма напряженной, каждое заявление о злоупотреблениях в Военном министерстве сопровождалось в Думе единодушными восклицаниями: «Под суд!»40.

Интересным и показательным в этот момент было поведение кадетов. Всячески приветствуя формулу постфактум, они воздержались при голосовании за нее41. Тем не менее в тот же день, 19 июля (1 августа), свой контрпроект на предложения И. Л. Горемыкина внесли кадеты. Под ним стояли подписи П. Н. Милюкова, А. И. Шингарева, В. А. Маклакова, М. С. Аджемова, Ф. И. Родичева, всего 47 человек. Они предлагали создать еще одно совещание, которое объединило бы всю работу по обороне. Но самое главное, во главе этого ОСО должен был стоять или член Государственной думы, или член Государственного совета42. Работа сессии быстро превращалась в публичное противостояние Думы с правительством. Наиболее ярким представителем этой борьбы стал, конечно, П. Н. Милюков, весьма убедительно оперировавший слухами.

«В верхах и низах, – заявил он, – среди грамотных и неграмотных в столице и глухой провинции, из края в край Земли Русской расползается темный слух о предательстве, об измене. Слух этот, господа, забирается высоко и никого не щадит. Я должен сказать, что как бы нелепы и фантастичны ни были подчас те формы, которые эти слухи принимают, в основе их лежит здоровое чувство народного самосохранения (выделено мной. – А. О.). Нездоровое направление этому чувству создала сама власть своим потворством новому навету на евреев, своим поощрением народного негодования против «нерусских фамилий» и прямым попустительством погромных настроений, следствием которых являются события вроде московских. Господа, раз разбужденная народная подозрительность будет искать новой пищи, и она обратится против самой власти, которая эту подозрительность возбудила»43. К этим словам стоит добавить, что, защищая евреев, выселяемых из прифронтовой полосы, думцы решили организовать комитет по борьбе с «германским засильем» в России. Справедливости ради необходимо заметить, что это была инициатива октябристов, поддержанная прогрессистами. Кадеты выступили против нее44.

Очевидно, чтобы «народная подозрительность» не успокаивалась, лидер кадетов перешел к обвинениям бывшего военного министра во взяточничестве и других преступлениях. Доказательства не приводились, ибо они были «общеизвестны»: «Я мог бы привести ряд случаев – вы о них слышите каждый день, – когда наивные предложения взять заказ по дешевой цене были отвергнуты, с тем чтобы потом передать те же заказы по цене несравненно более дорогой более наторелым и опытным контрагентам, готовыми быть щедрыми… за счет казны. Высшее управление Военного министерства перешло теперь в другие руки, и мои указания относятся к порядкам, установившимся ранее. Но необходимо прибавить, господа, что простой уход военного министра не удовлетворяет ни армии, ни страны. Это был министр, который обманул Государственную думу, давши на ее вопросы неверные сведения. Господа, можно объяснять многое бездействием власти, но даже простое бездействие власти при настоящих обстоятельствах является ведь не простой ошибкой, а тяжким государственным преступлением. А кроме того, никто ведь не верит, чтобы вина лежала на одном военном министре и чтобы простой факт его ухода пресек источник дальнейших злоупотреблений. Обвинения, господа, идут дальше, и только судебное следствие может положить конец упорным толкам, отделив виновных от невиновных»45.

20 июля (2 августа) после небольшой дискуссии была принята предложенная накануне формула – Дума явно требовала наказать предшественника А. А. Поливанова46. Разумеется, В. А. Сухомлиновым дело не ограничивалось, кадеты не забывали и про еще одного своего врага, отправленного в отставку, и требовали отдать под суд и Н. А. Маклакова47. Значительная часть думцев свято верила в то, что чем более полномочий будет иметь сама Дума и чем менее ограничена и менее контролируема будет деятельность общественных организаций, тем сильнее станут страна, ее армия и экономика.

Это к ним обращался П. Н. Милюков, заявляя: «Нужна политика власти, не связывающая живых сил народного источника. Снимите путы, дайте дорогу общественным организациям, верните народу свободное общение и объединение, сделайте все это в порядке управления, и явятся на сцену такие новые средства, такие возможности, которые сразу исправят функциональные расстройства народной жизни, вызванные не только войной и не столько войной, сколько неумелым вмешательством властей (выделено мной. – А. О.). Дайте, господа, стране внутренний мир (?! – А. О.), прекратите разжигание межнациональных распрей и вызовете новый порыв энтузиазма, вы дадите народу возможность сосредоточить всю свою мысль на задаче момента: все для войны»48. Между тем хорошо организованный порыв энтузиазма все более и более направлялся не в созидательном, а в разрушительном направлении. Слухи о предательстве В. А. Сухомлинова дискредитировали внешнеполитический авторитет страны и раскачивали ее внутриполитическую стабильность49.