class="v">И под деревцем сложила.

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Оттуда полетела птичка к башмачнику, присела к нему на крышу и запела:

Меня мачеха убила,

Мой отец меня же съел.

Моя милая сестричка

Мои косточки собрала,

Во платочек их связала

И под деревцем сложила.

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Башмачник услышал песенку, выбежал из дому в одном жилете и стал смотреть на крышу, прикрывая ладонью глаза от солнца.

– Птичка, – сказал он, – да как же ты славно поешь! – И жену башмачник вызвал из дома: – Поди-ка сюда, глянь-ка на птичку! Вот так птичка, как отлично распевает!

Потом позвал он и дочь свою, и детей, и подмастерьев, и работников, и служанку, и все вышли на улицу, и смотрели на птицу, и любовались ею.

А птичка была и точно красивая: перышки на ней красные и зеленые, а около шейки – словно чистое золото, а глазки у ней блистали, как звездочки.

– Птичка, – сказал башмачник, – спой ты мне свою песенку еще раз.

– Нет, – сказала птичка, – дважды я не пою даром. Подари мне что-нибудь.

– Жена, – приказал башмачник, – ступай ко мне в мастерскую; там стоит у меня пара совсем готовых красных башмаков, принеси их мне сюда.

Жена пошла и принесла башмаки.

– Вот тебе, птичка! – сказал башмачник. – Ну а теперь спой мне свою песенку.

Птичка слетела, взяла у него башмаки в левую лапку, потом опять взлетела на крышу и запела:

Меня мачеха убила,

Мой отец меня же съел.

Моя милая сестричка

Мои косточки собрала,

Во платочек их связала

И под деревцем сложила.

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

А пропевши песенку, птичка полетела: цепочку держала она в когтях правой лапки, а башмаки – в когтях левой лапки, и прилетела она прямо на мельницу, которая работала на полном ходу и постукивала так: плики-пляки, плики-пляки, плики-пляки.

Да на мельнице же сидело человек двадцать рабочих, которые обтесывали жерновой камень и выбивали молотками: тик-так, тик-так, тик-так, – и мельница вторила их работе своим постукиваньем.

Птичка опустилась на липу, которая росла у самой мельницы, и запела:

Меня мачеха убила…

Один рабочий перестал работать…

Мой отец меня же съел.

Еще двое от работы отстали и прислушались…

Моя милая сестричка…

Еще четверо бросили работу…

Мои косточки собрала,

Во платочек их связала…

Уж только восьмеро остались при деле.

И под деревцем…

Уж только шестеро осталось…

… сложила.

Только один продолжал работу…

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Тут уж и последний отстал и тоже стал слушать.

– Птичка, – сказал он, – как ты славно поешь! Дай и мне тоже послушать, спой еще раз!

– Нет, – отвечала птица, – дважды не стану петь даром; дай мне жернов, так я еще раз тебе спою.

– Да, – сказал он, – если бы жернов мне одному принадлежал, ты бы его получила.

– Да, – сказали другие, – если она нам еще раз споет, то мы отдадим ей жернов.

Тогда птичка слетела вниз, а все двадцать рабочих стали приподнимать жернов и покрикивать: «У-у-ух, у-ух, ухнем! Ух!»

А птичка только продела голову в отверстие жернова, вздела его на шею, как воротник, и вместе с ним взлетела на дерево и запела:

Меня мачеха убила,

Мой отец меня же съел.

Моя милая сестричка

Мои косточки собрала,

Во платочек их связала

И под деревцем сложила.

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

А пропев свою песенку, она расправила крылышки и, держа в когтях правой лапки цепочку, в когтях левой – пару красных башмаков, а на шее – жернов, полетела вдаль, к дому отца своего.

В доме за столом сидели отец, дочка и мачеха, и отец говорил им:

– Что это значит, что у меня сегодня так легко, так весело на сердце?

– Нет, – сказала мачеха, – мне что-то страшно, словно бы гроза большая надвигается.

А дочка сидела и все плакала да плакала.

Тут как раз прилетела птичка и села на крышу.

– Ах, – сказал отец, – мне так весело, и солнце так прекрасно светит, и на душе у меня так хорошо, как будто мне предстоит увидеться со старым знакомцем.

– Нет, – сказала жена, – страшно мне, страшно, так что зуб на зуб навести не могу, а жилах у меня словно огонь.

Дочка же тем временем села в угол, и стала плакать еще пуще, и прикрывала глаза руками, и ладони рук ее были совсем мокры.

Птичка между тем уселась на дерево среди двора и стала петь:

Меня мачеха убила…

Мачеха, услышав это, заткнула уши и зажмурила глаза, не желая ничего ни видеть, ни слышать, но в ушах ее все же был шум, как от сильнейшей бури, а глаза жгло, и в них словно молния блистала.

Птичка продолжала петь:

Мой отец меня же съел…

– Ах, матушка, – сказал отец, – там сидит такая славная птица и поет так прекрасно, да и солнышко так светит и греет, и благоухает тмином.

Птичка продолжала:

Моя милая сестричка…

Сестричка, как услышала это, уткнула лицо в колени и стала плакать навзрыд, а отец, напротив того, сказал:

– Я выйду, посмотрю на птичку вблизи.

– Ах, не ходи, не ходи! – сказала жена. – Мне кажется, что весь дом наш в пламени.

Но муж ее не послушался, вышел из дома и взглянул на птичку, которая продолжала свою песню:

Мои косточки собрала,

Во платочек их связала

И под деревцем сложила.

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

И, закончив песенку, птичка сбросила сверху золотую цепь прямо на шею отцу, и цепь пришлась как раз в меру.

Тогда он вернулся домой и сказал:

– Посмотри, какая это чудесная птица, подарила мне прекрасную золотую цепь, да и сама-то на вид такая красивая.

Жена же все по-прежнему бегала в ужасе по всему дому и места не могла себе найти.

А птица опять завела ту же песню:

Меня мачеха убила…

– Ах, если бы я хоть в самой преисподней теперь была! Лишь бы не слыхать мне этой песни! – проговорила мачеха в отчаянии.

Мой отец меня же съел…

Мачеха при этих словах в изнеможении упала на пол.

Моя милая сестричка…

– Ах, – сказала сестричка, – я тоже выйду и посмотрю, не подарит ли и мне чего-нибудь птичка.

И она вышла из дома.

Мои косточки собрала,

Во платочек их связала…

Тут сбросила она сестричке сверху красные башмачки.

И под деревцем сложила.

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Тогда и у сестрички на сердце стало легко и весело. Она надела новые красные башмачки и стала в них плясать и прыгать.

– Ах, – сказала она, – я была так грустна, когда выходила из дому, а теперь мне так легко и хорошо! И что за славная птичка, ведь она подарила мне пару красных башмаков!

– Нет! – сказала ее мать и вскочила с места в ужасе, и волосы поднялись у нее дыбом на голове. – Мне кажется, что светопреставление наступило! Не могу вытерпеть: я тоже выйду из дома – быть может, и мне станет легче!

Но чуть только она выступила за двери – тррах! Птичка скинула ей