* * *

«Грустная жизнь у спешенного конника», – размышлял капитан Рийс.

Ночные Ястребы, конница Первой Несокрушимой, стали жертвами собственного успеха и нужд Города, которому отчаянно не хватало верховых лошадей.

Конники еще оставались в своих казармах близ Райских ворот, когда на Приморскую армию обрушился сперва сокрушительный потоп, а потом и синекожие, не преминувшие воспользоваться преимуществом. Естественно, конница тут же вскочила в седла и совершила вылазку на помощь своим. Однако сражение шло далеко на востоке; когда Ястребы подоспели, выручать было почти некого. Пехота оказалась уже выкошена, мертвые и умирающие десятками тысяч лежали на равнине. Двухтысячный верховой отряд налетел на врагов много южнее. Завязалась кровавая битва: пехотный отряд синяков был смят и вырублен до последнего человека. Вдохновленные победой, Ястребы выдержали еще с десяток стычек и вернулись в Город. Они потеряли человек сорок, зато привели полторы сотни лошадей, найденных на равнине. Многие, оставшись без всадников, с трудом находили себе пропитание и голодали.

Между тем конница последние годы жестоко страдала от нехватки ремонтных[1]лошадей, хотя на равнинах восточнее Города коневодство процветало с незапамятных времен. Легкая кавалерия нуждалась в животных среднего телосложения, проворных и совких,[2]но при этом выносливых и непугливых. Именно такие и ходили в табунах, кормясь сладкой травой восточных лугов. Но и военные потери их оказывались велики: столкновения и схватки часто оканчивались для них переломами ног. По мере того как исконным пастбищам начал угрожать враг, молодых лошадей переводили все ближе к Городу. А потом пастбищ не осталось совсем, и лошадей начали кормить привозным зерном, поступавшим от союзников на других берегах западных морей. По всем этим причинам возмещать убыль не получалось. Так что Ночных Ястребов высоко восславили за добытых коней. Ложка меду для подслащения горькой пилюли разгрома Приморской.

Поскольку с востока Город считался уязвимым, полководцы, в своей мудрости, решили сформировать два конных отряда. Их составили из новобранцев, посаженных на трофейных коней, а также забранных из Первой Несокрушимой и Второй Неземной. Предводитель Ночных Ястребов жаловался и возмущался, но все зря. У них забрали лошадей, вроде бы на время, и поставили в смену на охрану дворца. Конники плевались, но куда денешься?

Так и вышло, что Рийс, второй по старшинству в спешенной коннице, с двоими подчиненными прохаживался по стене южного дворцового крыла.

– Жрать охота, – пожаловался Берлингер, мрачный малый, тяжеловатый для наездника. – Брюхо уже спрашивает: «Эй, горло, тебя там, случаем, не перерезали?»

– Твоя беда, Берл, – ответил Рийс, – что ты позволяешь своему брюху думать вместо тебя. Если ты еще чуток растолстеешь, уже и на коня не влезешь. Вот тогда будет на что сетовать…

Другим поводом для постоянного недовольства среди конников было отлучение от войны, но Рийс догадывался, что про себя люди радовались передышке.

Он посмотрел вниз. Прелестный двор, милый садик. Вот инжирное дерево у контрфорса…

– И что интересного? – спросил Берлингер.

– Бабье жилище, – сказал третий, Чевия Полруки, конник-ветеран, человек с частью крови фкени в жилах. – О чем бы ты ни думал, Рийс, тебя за такие мысли точно заковать могут…

Рийс пропустил эти слова мимо ушей и пошел к лесенке в сад.

– Нам не велено в южное крыло заходить, – напомнил Берлингер. – Ты что, забыл?

– Да никуда я не вхожу, – отозвался Рийс, прыгая по ступенькам. – Отлить охота, ясно?

– Когда это ты таким застенчивым успел стать? – крикнул вслед Берлингер.

На самом деле Рийс поглядывал на этот садик уже несколько дней. Он знал, что сюда выходило всего два окна, оба высоко в башне, из покоев престарелого родственника Винцеров. Нырнув под ветки инжира, чтобы подчиненные не могли его видеть, Рийс высвободил кирпич, неплотно державшийся в стене. Сунул в карман обнаруженную в нише записку, помочился на ствол дерева и взбежал по ступеням назад…

Несколькими месяцами ранее Рийс сражался на северо-востоке, у Облачного хребта, где горожанам противостояла союзная армия одризийцев и племенных отрядов фкени. К тому времени Ночные Ястребы вели военные действия уже больше трех лет, и этому тяжкому испытанию не видно было конца. Синие, чуть что, отступали в непролазные горы, в лабиринты узких троп, тупиковых ущелий, пещер и тоннелей, тогда как войска Города могли рассчитывать лишь на ненадежную защиту реки Симиос. Товарищи Рийса гибли один за другим, в том числе сложил голову и его брат Парр. И все равно о возможной замене Первой Несокрушимой и пехоты, которую поддерживали конники, не было даже слухов.

Поэтому Рийс испытал чувство смутного облегчения, когда узнал, что его вместе с сотней Ночных Ястребов отрядили на усиление Тысячи, которая охраняла императора при его выезде по неведомым делам из Четвертых Восточных ворот. Сел на лошадь и двинулся в путь, избегая взглядов людей, остававшихся, в сущности, на погибель.

Иллюзий по поводу того, что они охраняют подлинного императора, Рийс не питал. Он ведь не первый год пристально наблюдал за Бессмертным. Ну, насколько это возможно для солдата, не покидающего передовой, в то время как император почти не выходит из дворца. Рийс давно пришел к заключению, что у императора было несколько заместителей-двойников. Он никогда не забывал своего детского обета, но по мере взросления эта мечта уходила все дальше. И вот теперь он просто обрадовался возможности денек-другой передохнуть от сражений. Так – своего рода безобидное развлечение…

Он ехал чуть позади императорской кареты, рядом с рыжеволосой наездницей из отряда Диких Котов. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как двигались на седле ее ягодицы. «Вот бы я был тем седлом, – размышлял он лениво, – а она сидела бы верхом… влажная, теплая…»

И тут-то грянул гром, от которого он сразу оглох!

Он пытался успокоить перепуганного коня, но раздался второй, еще более сильный взрыв. Люди и лошади полетели в разные стороны, точно смятые куклы.

Рийса вынесло из седла, он на какое-то время утратил все чувства и подумал: «Вот тут мне и конец!» Потом пыль немного улеглась, ощущения начали возвращаться к нему, и он вновь увидел ту рыжую – она каким-то образом удержалась на лошади. Рийс, плававший еще вне реальности, мог только наблюдать, а она нагнулась с седла и этак небрежно отсекла вражью руку с мечом, пытавшуюся пропороть брюхо ее коню.

Неприятельские солдаты в самом прямом смысле слова выскакивали из-под земли. Происходило это небыстро, потому что им мешали тела мертвых и умирающих людей вповалку с конями, и рыжая вполне успешно прорубала себе путь. Синие ничего не могли ей противопоставить, Рийс смотрел и отчетливо понимал, что тоже не справился бы с ней.