Рефик вспомнил, как Назлы говорила, что ее отец был очень близок с Исмет-пашой и что тот даже придумал ему фамилию. Он понимал, что сказал что-то не то, но никак не мог понять, что именно.

— Все мы уважаем Исмет-пашу, но премьер сейчас Джеляль-бей, — проговорил министр. — К тому же почему сейчас, когда Гази так тяжело болен, он хотя бы на один день не съездит к нему в Стамбул? — Он медленно направился к двери, потом снова повернулся к Мухтар-бею и сказал, указывая на свой портфель: — Дел у нас сейчас, доложу я вам, выше головы! — сказал он это, впрочем, не раздраженно, а с улыбкой. — Сегодня немецкий министр экономики Функ, завтра английский министр финансов сэр такой-то. Взгляните на результаты Мюнхенской конференции: мир катится к войне! И все хотят переманить нас на свою сторону, не правда ли? — Министру нравилось, чтобы собеседники время от времени подтверждали его правоту. Кабинет они уже покинули, шли по коридору. — А вчера еще эта авария.

Накануне машина, в которой супруга доктора Функа совершала загородную прогулку, перевернулась, и та повредила руку.

— Или взять его речь на вчерашнем приеме. Наши торговые отношения, мол, не препятствуют торговым отношениям с другими странами. Спасибо, разрешил! Какая жалость, что Гази болен. Ждем, чем все закончится. Не правда ли? — Министр остановился у порога, принял у гардеробщика пальто и, снова взяв Рефика за плечо, обратился к Мухтар-бею: — Спасибо, что познакомили меня с этим молодым человеком. Я ему помогу. — С сомнением взглянув на Рефика, прибавил: — Сделаю все, что в моих силах. Пожелания депутатов для нас закон… Вам в какую сторону? — Последние слова он произнес, указывая на свою служебную машину.

— Спасибо, мы пешком, — сухо отозвался Мухтар-бей.

— Хорошо. Так я поговорю о молодом человеке с членами издательской комиссии, — сказал министр, улыбнулся аристократической и в то же время ироничной улыбкой и сел в машину, которая тут же с ревом унеслась прочь.

Мухтар-бей проводил машину взглядом, пока она не скрылась в сумерках, и в сердцах проговорил:

— Фигляр! Бессовестный шарлатан!

Они пошли в сторону Кызылая. Было холодно, сухо и безветренно. Проспект в Енишехире был запружен толпой: служащие выходили из министерств, совершали вечерние покупки, кое-то, прежде чем идти домой, выпивал, не присаживаясь за столик мейхане. «Ждем!» — сказал министр, и Рефик, глядя на стоящих перед витринами, в маленьких мейхане и на автобусных остановках людей, не мог отделаться от мысли, что они тоже чего-то ждут. «Вот и я жду!»

— Человек, которого посчитали достойным министерского поста, бегает за мелким немецким чиновником на задних лапках! — проговорил Мухтар-бей. — И это государственный муж! Никакого достоинства. А еще осмеливается что-то говорить об Исмет-паше!

«Перихан тоже ждет меня в нашей комнате, — думал Рефик. — Брат ждет в конторе, мама — в гостиной». Было стыдно и не хотелось ни о чем думать.

— Он, как видишь, подумал, что нам от него нужны деньги, что мы хотим продать твою книгу, А что он еще мог подумать? В таких людях нет и крупицы того, что называется идеализмом. А у власти все одни и те же, одни и те же… Но ничего, скоро все это изменится. Скоро, даст Аллах, все изменится!

«Хорошо, но что делать мне?» — думал Рефик. И люди вокруг, и огни проспекта казались ему равнодушными и унылыми. Он вспомнил лежащий в номере отеля у изголовья роман «Анкара» и усмехнулся. Испугавшись, что сейчас начнет смеяться над самим собой, пробормотал: «Ни о чем не хочу думать!»

— Ну-ну, не печалься! — сказал Мухтар-бей. — Все будет в порядке. Познакомлю тебя с министром финансов, министром юстиции. В твоем проекте ведь есть кое-что по их части? Не печалься! Придется подождать. И нужно быть осторожным. Зачем ты упомянул этот журнал? Ну ладно, ладно. Дело в том, что ты сюда приехал в очень неудачное время. Нас ждут серьезные перемены. В такие времена выигрывает тот, кто умеет ждать. Но каков тип! Видишь, в чьи руки попала Республика? Исмет-паша ему не то что министерство, портфель бы свой поднести не доверил!

Они вышли на площадь. Прощаясь, Мухтар-бей положил руку Рефику на плечо и сказал:

— Завтра вечером ждем вас с Омер-беем на ужин.

Рефик вернулся в свой отель в Улусе,[86]поднялся в номер, посмотрел на портрет Гете на столике у кровати и сказал вслух:

— Кто я такой?

Улегся на кровать и стал вспоминать разговор с министром, двадцать дней ожидания в Анкаре, семь месяцев на железной дороге, Стамбул и Перихан. Год назад в Бешикташе он сказал Мухиттину, что не может жить, как раньше. «А что сейчас?» — спрашивал он себя, но в голову лезли только слова министра и воспоминания о жизни в Нишанташи. Так он пролежал довольно долго, глядя на грязную лампу и ни о чем не думая. Потом открыл роман Якупа Кадри. Сначала подумал, что роман этот смешон и жалок, потом, как всегда, заставил себя поверить автору.

Прокричал петух. Один раз, потом другой. Назлы проснулась и сразу вспомнила, что сегодня праздник — День Республики. Было семь часов. Петух прокричал еще раз, Назлы встала с кровати и, поеживаясь от холода, посмотрела в окно. По заднему двору соседнего дома расхаживали куры. Первые лучи солнца ярко освещали крышу курятника. Во дворе появился человек в тапочках и в пальто поверх пижамы, закурил сигарету. Это был полковник Музаффер-бей, служащий министерства обороны. Раньше, лет десять назад, когда он вслед за отцом, избранным в меджлис, только перебрался в Анкару, Музаффер-бей вместе с женой на День Республики наряжались и шли наносить праздничные визиты, однако в последние несколько лет эти походы прекратились. Более того, Музаффер-бей вел себя так, словно никакого праздника не было. Сейчас, облаченный в выцветшую пижаму и с густой щетиной на лице, он походил не столько на военного, встречающего пятнадцатую годовщину Республики, сколько на туберкулезного больного, бродящего по больничному садику Смотреть на эту унылую фигуру не хотелось. Время было еще раннее, все, наверное, еще спали. Решив прогуляться до Кызылая, Назлы быстро умылась и оделась.

Раздумывать, какое платье выбрать, не пришлось — по привычке она еще вечером решила, что наденет на праздник. Подошла к зеркалу, посмотрела, как выглядит в красном платье в белую полоску, и осталась очень довольна собой. Потом растопила печки: скоро все проснутся, обнаружат, что в доме тепло и хорошо, и поймут, что это Назлы встала раньше всех. А она к тому времени уже будет в Кызылае. Думать об этом было приятно. Назлы казалась себе сильной, умной и привлекательной. Погладила кошку подумала, не покормить ли ее, но уж больно хотелось скорее выйти на улицу Спустилась по лестнице, тихо, чтобы никто не услышал, прикрыла за собой дверь. Небо было подернуто легкой дымкой, в воздухе пахло праздником.

Утренняя прогулка в праздничный день была старой семейной традицией, которую в последние годы начали забывать. Раньше, когда была жива мама, они выходили прогуляться сразу после восхода солнца не только в День Республики, но и на все другие государственные праздники. Папа рассказывал что-нибудь интересное и поучительное, мама весело шутила. Назлы радовалась, что папа с мамой любят ее и им так хорошо гулять вместе. Завидев дом, не украшенный флагом, папа расстраивался и отпускал в адрес его владельцев осуждающие замечания, и Назлы огорчалась, что в мире есть такие плохие люди. Сейчас, проходя мимо одинаковых домов с садиками, она по привычке обращала внимание, есть на них флаги или нет, и радовалась, что флаги есть везде.