Впервые о предполагаемой победе в Египте официальная французская газета Moniteur бегло упомянула 23 мая 1800 г. в постскриптуме, помещенном на последней странице. В заметке говорилось: «Письма из Вены сообщают, что генерал Клебер полностью разгромил в Египте армию великого визиря. Эта нежданная новость преподносится как достоверная; она может показаться вполне правдоподобной...» И далее излагались доводы редакции в пользу такого предположения.

8 июня Moniteur напечатала выдержку из английской газеты Morning Chronicle, где со ссылкой на бюллетень из Константинополя, присланный британским послом лордом Элджином, сообщалось, что Клебер «обрушился на турецкую армию и “за какой-то час” разнес ее в клочья. Дело было 25 или 26 вантоза [16 или 17 марта]. Говорят, десять тысяч турок пало на поле боя. Остальные были рассеяны и разбрелись куда глаза глядят. В тот момент, когда это известие отправляли, они еще не собрались. Таким образом, у французов больше не осталось врагов в Египте».

И лишь 9 июня Moniteur, наконец, поместила на первой странице информацию от собственного корреспондента из Константинополя с описанием общей канвы происшедшего. Любопытно, что автор текста гораздо более сдержанно оценивал масштабы сражения по сравнению с процитированными ранее австрийцами и англичанами: «Выдвинувшись с 6 тыс. человек, находившимися в его распоряжении под стенами Каира, он [Клебер] атаковал корпус, которым командовал ага янычар, и без труда его опрокинул. Спасшиеся известили великого визиря, стоявшего лагерем в двух лье далее, о поражении этих войск. Он собрался было прийти к ним на помощь со всей своей армией, но его солдаты в страхе сами пустились в бегство и рассеялись во все стороны». Как видим, ни тебе «полного разгрома», ни «разноса в клочья», как оценивали происшедшее сами противники Франции. Фактически в военном отношении значимость случившегося была сведена автором сообщения к локальной стычке, повлекшей за собой общее отступление турок только в силу низкого боевого духа их армии. На великую победу всё это не походило.

И только 29 июня, более чем месяц спустя после первых известий о сражении, Moniteur опубликовала полученную из Константинополя выдержку из газеты Publiciste, где приводился полный текст воодушевляющего обращения Клебера к своим войскам накануне боя, подробно излагался ход сражения и его блистательные для французов итоги. Казалось бы, все компоненты, необходимые для возникновения легенды, налицо. Но легенды так и не сложилось. Во- первых, ждать достоверных подтверждений случившемуся пришлось слишком долго и эффект нежданной радости был утрачен. А во- вторых и, может быть, прежде всего, французская публика в тот момент уже вовсю ликовала по поводу другой славной победы, одержанной накануне и гораздо ближе к границам Франции, - победы в битве при Маренго.

Первое известие о разгроме Бонапартом австрийцев 14 июня при Маренго появилось в Moniteur 22 июня, а уже четыре дня спустя читатели смогли узнать обо всех перипетиях происшедшего из опубликованного в той же газете детального рапорта генерала Бертье, номинально - командующего французской армией, реально - начальника штаба при Бонапарте. И 29 июня, когда в Moniteur появилось более или менее достоверное описание сражения при Гелиополисе, французская пресса всё еще продолжала смаковать подробности битвы при Маренго. Триумф Бонапарта полностью затмил победу Клебера.

Впрочем, помимо объективных сложностей с получением сведений из Египта были тому, по всей видимости, и политические причины. Первый консул уделял огромное внимание формированию общественного мнения и лично контролировал содержание информации, публикуемой в Moniteur. Славить военные успехи своего потенциального соперника ему было совсем ни к чему. Возможно, именно поэтому в первом официальном сообщении о победе Клебера военная значимость произошедшего в Египте была столь недооценена. Не исключено, что по той же причине подробности сражения при Гелиополисе появились в печати только после того, когда общественное мнение Франции было уже безраздельно занято победой при Маренго.

Гораздо быстрее, всего лишь через два с небольшим месяца после случившегося, в Париж пришло известие о смерти победителя при Гелиополисе. Уже 28 августа 1800 г. в Moniteur было опубликовано полученное из Константинополя письмо генерала Мену командору Смиту с сообщением об убийстве Клебера.

Известность и популярность Клебера во Франции были столь высоки, что власти просто не могли не воздать долг его памяти. А поскольку по роковому стечению обстоятельств в тот же самый день и почти в то же мгновение, когда кинжал Сулеймана ал-Халеби оборвал жизнь главнокомандующего Восточной армии, погиб в сражении при Маренго и генерал Дезе, решено было почтить память обоих. 6 сентября 1800 г. власти Французской республики приняли постановление возвести на парижской площади Побед (place des Victoires) монумент «в честь генералов Дезе и Клебера, погибших в один и тот же день, в одну и ту же четверть часа, первый - в сражении при Маренго, позволившем Республике отвоевать Италию, второй - в Африке после сражения при Гелиополисе, позволившего французам отвоевать Египет».

23 сентября на площади Побед в присутствии Консулов прошла торжественная церемония открытия временного памятника двум героям. Скульптор Шальгрен, некогда учивший юного Клебера искусству архитектуры, спроектировал монумент в виде сделанного из дерева египетского храма, внутри которого поместил гипсовые бюсты обоих полководцев. Сенатор и литератор Доминик Жозеф Гара, в прошлом видный деятель Революции, произнес на инаугурации пространную речь в честь Дезе и Клебера, однако, похоже, переборщил с похвалами последнему (о Дезе Бонапарт и сам отзывался в превосходной степени), чем вызвал крайне раздраженную реакцию Первого консула.

Тем временем в самом Египте Мену и его окружение, не жалея сил, всячески старались принизить военные заслуги Клебера. Так, Мену демонстративно отказался поддержать организованную в армии подписку на возведение памятника своему предшественнику, а назначенный им вместо Дама на пост начальника штаба армии генерал Лагранж написал послание Бонапарту, представлявшее собою одновременно пасквиль на покойного главнокомандующего и политический донос на тех его друзей, кто не соглашался с действиями Мену. В частности, Лагранж утверждал:

«Европе и всему миру, без сомнения, известно теперь, гражданин Консул, поведение того человека, который в силу каких-то совершенно непонятных представлений упорствовал до самого своего конца, до того момента, пока смерть не унесла его, во всепоглощающем желании эвакуировать Египет, сколь бы ни был позорен такой удел для него и для храбрецов, коими он командовал. Он постоянно руководствовался этим желанием, даже когда две армии стояли друг против друга и обстоятельства вынуждали его сражаться. Поразительная истина состоит в том, и многие могут это подтвердить, что победа при Гелиополисе была одержана вопреки приказу Клебера прекратить сражаться. Лишь непредвиденное событие позволило решить исход этого дня к чести французской армии в тот самый момент, когда ее командующий, всегда нерешительный, всегда миролюбивый, потребовал вступить в переговоры. Вследствие этого его первый адъютант Бодо был отправлен к великому визирю и прибыл туда, когда сражение уже началось».