и пережить то, что испытала их мать – зенитный обстрел. Когда вокруг самолета рвались снаряды и мотор ревел на предельной мощности, когда летчик старался вырваться из огненной зоны, Рая думала об одном: «Только бы сыновья увиделись с отцом!» Свою судьбу она предчувствовала…

Наконец самолет заскользил по посадочной полосе подмосковного военного аэродрома, подрулил к большому деревянному зданию. Оттуда быстро вышли трое мужчин. Рая напряженно высматривала среди них Геннадия. Она узнала бы его и в темноте, но… Мужа среди встречавших не было.

Летчик передал какой-то пакет одному из военных. Все они были явно не партизанского вида – в ладно пригнанных шинелях, хромовых сапогах, скрипучих портупеях. «Штабники» – сразу определила Рая. Шли к зданию, подгоняемые осенним ветром, быстро, почти бегом.

– Мама, где мы? – сонно спросил Гриша.

– В Москве, мальчик, – ответил ему тот, что спрятал за борт шинели пакет.

Вошли в помещение, подполковник (теперь, при свете, хорошо читались «шпалы» в петлицах) распорядился:

– Мальчики пусть пока посидят в другом помещении, в «красном уголке», а мы с Раисой Израилевной побеседуем здесь. Небольшие формальности.

Он открыл дверь в кабинет. Вскрыв пакет, долго перелистывал бумаги, присланные смершевцем, цокал языком, качал головой. Потом сказал:

– Дайте мне ваши документы – паспорт и прочее.

– В первый день войны наш военный городок подвергся бомбардировке… В доме все сгорело… Кроме одежды, которая на нас, ничего нет, – обреченно, смотря куда-то вдаль, ответила Раиса.

– Ну, что ж, я оставлю вас на несколько минут. – Подполковник вышел.

Раиса сидела не двигаясь. Ее не оставляла мысль: почему Геннадий их не встретил? Она-то – ладно… Приговор себе она уже вынесла. Но дети?! Ведь это его сыновья приехали!..

Тем временем в «красном уголке» мальчиков «просвещал» майор, один из тех, кто их встречал. Сначала он показал им портреты вождей, занимавшие большую часть помещения, потом все вместе изучали типы боевых фашистских самолетов…

Подполковник вернулся.

– Пожалуйста, Раиса Израилевна, пройдемте со мной, – сухо, но вежливо пригласил он.

Рая подумала: «Ну, вот и конец – арест. А детей доставят Геннадию».

В конце коридора, покрытого красной дорожкой, они остановились перед табличкой «Зал заседаний».

Подполковник открыл дверь.

– Прошу!

– Я хочу видеть детей…

– Сейчас увидите, входите.

Рая почувствовала тяжесть в ногах, сердцебиение, но пересилив себя, вошла. Перед ней стоял красивый, не по военному времени холеный генерал. Это был он – Геннадий…

Не сводя глаз друг с друга, они долго стояли молча. Очень долго. На гладко выбритых щеках генерала Садырина то появлялись, то исчезали красные пятна, глаза горели злобой.

– Как жила, Раиса Израилевна? – тихо, едва сдерживая себя, спросил муж.

– Детей наших спасала…

– Врешь! – в бешенстве заорал генерал и швырнул на стол бумажные листы, знакомые ей по допросу там, в отряде.

Не проронив ни слова, Рая медленно опустилась на стоявший рядом стул, склонилась к столу. Видела только, как мелькали перед ней начищенные до блеска сапоги и малиновые лампасы… Теперь ей было все равно… Лучше бы он ее застрелил.

Вышагивая по ковровой дорожке, Садырин не стеснялся в выражениях. Она услышала все: и то, что он проливал кровь на фронте, и то, что она – фашистская подстилка, и то, что ее национальность мешает его карьере… Припомнил и то, что она кокетничала со всеми офицерами в гарнизоне…

Рая молчала.

– Развод я оформлю. А ты немедленно убирайся отсюда! Уезжай в Сибирь – там ведь у тебя есть какие-то родственники.

Напоследок Садырин спросил:

– Ко мне вопросы есть, фрау Коган?!

Рая вяло качнула головой: «нет». Он, открыв дверь, скомандовал:

– Детей ко мне!

Мальчики не сразу узнали отца. Потом первым к нему кинулся старший:

– Папочка! Теперь мы всегда будем вместе?

– Сейчас поговорим по-мужски, вот только Гриша сюда подойдет. – Генерал ревниво взглянул на младшего сына, который короткими ручонками обнимал мать.

– Пойди, это же твой папа… – шепнула Рая Грише.

Сын, приблизившись к отцу, остановился, не выражая никаких эмоций.

– Понимаешь, Сашенька, – Гришу Садырин обошел вниманием, – я все время мотаюсь то на передовую, то к Главнокомандующему. – Он кивнул на портрет Сталина. – А тебе в школу пора… Так что вы будете жить с мамой… Материально я буду вам помогать.

Саша украдкой вытер кулачком слезы и перебежал к маме. За ним поплелся ничего не понимающий Гриша…

Садырин закурил, выдержал паузу. Может, он ожидал рыданий, воплей Раисы: «Прости»?.. Нет, она молчала. Сквозь дрожащие стекла окон в помещение прорывался только рев моторов взлетавших самолетов.

Генерал энергично одернул ладно сшитый китель, сказал:

– Счастливого пути, сыны! Помните, вы – Садырины!

И, хлопнув дверью, вышел…

Черная «эмка», лавируя между воронками, неслась по разбитому шоссе в сторону Москвы. Рая с сыновьями сидела на заднем сиденье. Мальчики прилипли к боковым стеклам машины, то и дело восклицая: «Мама, гляди – подбитый танк!» «А это противотанковые ежи?» «Мам! Все дома сгорели!»…

Все вокруг напоминало о недавних страшных боях.

– Володя, – обратилась Рая к сидевшему за рулем молоденькому лейтенанту, – Крюково отсюда далеко?

– Сейчас мы его как раз в стороне оставим, а что?

– Один партизан просил весточку родителям передать. Вот и адрес. – Рая подала ему через плечо треугольник.

Володя мельком взглянул на письмо.

– Ой-ой!.. «Где эта улица, где этот дом»! – процитировал он слова песни из известного довоенного фильма «Юность Максима». – Сделать крюк до Крюково – раз плюнуть… Только боюсь, что там одни развалины и пепелища…

Мальчики в один голос заговорили:

– Может, дом дяди Савелия не спалили?..

– Мы обещали хорошему человеку, сделайте любезность – давайте заедем, – взмолилась Рая.

Лейтенант досадливо стал чесать затылок, потом решился:

– А-а-а! Ладно! Семь бед – один ответ! – Крутанул баранку, и, перескочив кювет, машина запылила по грунтовой дороге на Крюково…

В опаленном войной поселке кое-где стояли черные от копоти уцелевшие дома и деревья. Но жизнь уже пробивалась среди этих развалин: где-то стучали топоры, вжикали пилы, скрипели колеса тачек, груженных песком, известью.

Дом родителей партизана Савелия нашли не сразу. Глазастый Александр увидел на калитке прибитый кусок фанерки, а на нем углем было написано: «Зеленая 14».

«Эмка» остановилась.

– Мам! Смотри, дядя Савелий здесь! – закричал Гришутка, увидев на крыше деревянного дома мужчину, укладывавшего доску на стропила. Мужчина и вправду был вылитый Савелий, только усы и брови совсем белые.

Старик удивился приезжим, крикнул жене вниз:

– Мать! Подойди к людям, может, чего надо иль ищут кого!..

Рая сердцем почуяла, что приехали они именно туда, куда надо. В свою очередь крикнула:

– Мы от Савелия!..

За забором раздалось женское: «Ой-ой!», а старик торопливо стал спускаться вниз. Маленькая сухонькая старушка выскочила со