– Проклятье, проклятье, проклятье! Я не хочу, чтобы ты снова об этом думал. Не хочу!

И все же я сразу знала, что так и будет.

Я схватила спинку кресла обеими руками и крепко сжала, стараясь не отводить взгляд от этих сверкающих осколков, желая броситься на них, только чтобы оградить его.

– Послушай, – сказала я, пытаясь контролировать свой голос. – Я не хочу… не хочу, чтобы ты вспоминал вещи, которые лучше забыть.

Уголок его рта вдруг дернулся.

– Господи, – произнес он. – Ты думаешь, я что-то из этого забыл?

– Может, и нет, – сказала я, сдаваясь. Я смотрела на него сквозь пелену слез. – Но… Джейми, я так хотела, чтобы ты забыл.

Он очень осторожно вытянул руку и коснулся кончиком указательного пальца моего в том месте, где я сжала его на спинке стула.

– Не думай об этом, – сказал он мягко и убрал палец. – Теперь это уже не важно. Хочешь отдохнуть, саксоночка? Или, может, поесть?

– Нет, я не хочу… нет.

На самом деле я не могла решить, чего я хочу. Я вообще ничего не хотела. Разве что вылезти из собственной кожи и убежать, может, это не так уж невозможно? Я сделала несколько глубоких вдохов, надеясь успокоиться и вернуться в приятное состояние полного изнеможения.

Стоит ли мне спросить о Доннере? Но о чем тут было спрашивать? «Не убивал ли ты случайно человека с длинными взлохмаченными волосами?» Они все в некоторой степени подходили под это описание. Доннер был или, возможно, остается и сейчас индейцем, но никто не заметил бы этого в темноте, в самом разгаре схватки.

– Как… как там Роджер? – спросила я, не придумав ничего лучше. – А Йен? Фергус?

Он выглядел несколько ошарашенно, будто забыл об их существовании.

– Они? С парнями все хорошо. Никто из них не пострадал в драке. Нам повезло.

Джейми немного замешкался, потом сделал осторожный шаг по направлению ко мне, наблюдая за моим лицом. Я не кричала и не убегала, и он снова шагнул, приблизившись так близко, что я почувствовала тепло его тела. Не отшатнувшись на сей раз и дрожа в своей влажной рубашке, я немного расслабилась, качнувшись в его сторону, и заметила, как его плечи опустились после моего движения. Он очень бережно коснулся моего лица. Кровь болезненно пульсировала под кожей, и я с трудом сдержалась, чтобы не уклониться от его прикосновения. Джейми увидел это и немного отодвинул руку, так что она словно парила над моей кожей. Я чувствовала жар его ладони.

– Это заживет? – спросил он, проводя кончиками пальцев над рассеченной левой бровью, а затем спускаясь вдоль минного поля моей щеки к царапине на нижней челюсти, где ботинок Харли Бобла как раз пролетел мимо цели, он должен был сломать мне шею.

– Конечно, заживет. Ты это и сам знаешь, ты видел вещи и похуже на полях сражений. – Я бы улыбнулась в подтверждение своих слов, но не хотела снова тревожить глубокую трещину на губе, поэтому вытянула губы вперед, зашлепав ими на манер золотой рыбки, что застало его врасплох и заставило улыбнуться.

– Ага, я знаю. – Он склонил голову в нерешительности. – Только… – Рука по-прежнему парила возле моего лица, его собственное выражало тревогу. – О боже, mo nighean donn, – тихо сказал он. – О господи, твое очаровательное личико.

– Тебе невыносимо смотреть на это? – спросила я, отводя глаза и испытывая внезапную острую боль от этой мысли, но стараясь убедить себя, что это не имеет значения. В конце концов, все заживет.

Его палец аккуратно, но решительно коснулся моего подбородка и приподнял его, так что я снова оказалась с ним лицом к лицу. Он немного сжал губы, пока его взгляд скользил по моему избитому лицу, отмечая повреждения. Глаза казались мягкими и темными в пламени свечи, глубоко в уголках затаилось страдание.

– Да, – решительно произнес он, – мне это невыносимо. Один взгляд на тебя разрывает мне сердце. И это наполняет меня такой яростью, что мне хочется убить кого-нибудь или взорваться. Но, клянусь Богом, который создал тебя, саксоночка, я не лягу с тобой, не будучи способным посмотреть на твое лицо.

– Ляжешь со мной? – переспросила я беспомощно. – Что… ты имеешь в виду? Сейчас?

Его рука оставила мой подбородок, но он без отрыва, не мигая, смотрел на меня.

– Ну… да. Сейчас.

Будь челюсти менее опухшими, мой рот открылся бы в от удивления.

– Но… почему?

– Почему? – повторил он. Потом отвел взгляд и странно пожал плечами, как он делал, когда был смущен или расстроен. – Я… в общем… мне кажется, это… необходимо.

Я совершенно неуместно рассмеялась.

– Необходимо? Ты думаешь, это похоже на падение с лошади? И мне нужно побороть страх и снова забраться в седло?

Он вскинул голову и бросил на меня яростный взгляд.

– Нет, – сказал он сквозь стиснутые зубы, а потом заметно и с усилием сглотнул, явно сдерживая эмоции. – Так значит, ты… Ты сильно пострадала?

Я расширила глаза, насколько это было возможно с опухшими веками.

– Это что, какая-то шутка? Ооо… – До меня наконец начало доходить, что он имел в виду. Я ощутила, как кровь бросилась мне в лицо и синяки запульсировали. Я сделала глубокий вдох, чтобы говорить уверенно.

– Меня сильно избили, Джейми, и насиловали разными отвратительными способами. Но только один… Там был только один, кто действительно… Он… Он не был… груб. – Я сглотнула, но плотный комок в горле не сдвинулся с места. От слез все поплыло, так что я не могла разглядеть его лицо и отвела взгляд, моргая.

– Нет! – воскликнула я, и мой голос прозвучал значительно громче, чем мне хотелось. – Я не… пострадала.

Джейми сказал что-то по-гэльски себе под нос, короткое и темпераментное, и оттолкнулся от стола. Табурет упал с оглушительным грохотом, и он пнул его. Он продолжал пинать его снова и снова и крушил с таким неистовством, что кусочки дерева разлетались по всей кухне и с коротким свистом ударялись о стенку буфета.

Я сидела совершенно неподвижно, слишком потрясенная и оцепеневшая, чтобы испытывать страдание. Но ведь я рассказала ему… Он знал, без сомнения. Он спросил, когда нашел меня: «Сколько?» А затем приказал: «Убейте их всех».

Но с другой стороны… Знать о чем-то – это одно, узнать подробности – совсем другое. Я понимала это и наблюдала со смутным чувством виноватого сожаления, как он распинал обломки табурета и бросился к окну. Оно было закрыто, но он стоял, вцепившись руками в подоконник, повернувшись ко мне спиной и сдвинув плечи. Я не могла понять, плачет ли он.

Поднялся пришедший с запада сильный ветер. Застучали ставни, и притушенный на ночь огонь в очаге стал плеваться сажей, когда завыло в дымоходе. Потом порывы утихли, и звуки почти исчезли, кроме тихого и редкого хруста раскаленного угля.

– Прости, – произнесла я, наконец, тонким голосом.