Паркер пробыл в Нью-Йорке меньше года и вернулся в Канзас, снова принявшись за работу в коллективе Макшенна; тогда же, летом, он познакомился с Гиллеспи, приехавшим в Канзас с оркестром Кэба Кэллоуэя. Сам он, впрочем, об этой встрече довольно быстро забыл, потому что позже утверждал, что они свели знакомство в Нью-Йорке: по-видимому, он не слышал, как Гиллеспи играет на трубе или же остался этой игрой не впечатлен[1202]. К этому времени он уже был сложившимся музыкантом с уникальной техникой, и впечатлить его было сложно. В 1942 году Макшенн уволил Паркера, когда он, будучи под наркотическим воздействием, сорвал выступление группы в Детройте, и тот вновь отправился в Нью-Йорк[1203]. Там он принял участие в коллективе знаменитого пианиста Эрла Хайнса, которого считают отцом современного джазового фортепиано; группе нужен был тенор-саксофонист, а Паркер играл на альтовой разновидности этого инструмента, однако переучился с поразительной быстротой. Хайнс тоже был не в восторге от своего нового приобретения и, повстречавшись как-то с Макшенном, умолял его, чтобы тот принял Паркера обратно: «Это худший человек из всех, кого я встречал в моей жизни! Он всем должен деньги. Забери его!» Хайнс купил Паркеру довольно дорогой саксофон, но тот вскоре заложил его, чтобы добыть средства на героин[1204]. Здесь они уже работали вместе с Гиллеспи над формированием идиом бибопа. Гиллеспи позже вспоминал, что главным вкладом Паркера в новую музыку была фразировка:

В 1944 году Паркер записывался с коллективом Билли Экстайна и с Тайни Граймсом, гитаристом, работавшим с Артом Тейтумом; в начале следующего года он начал играть в составе небольших комбо с Гиллеспи, а после – и в коллективе самого Гиллеспи. Паркер в то время уже много сочинял; его темы, записанные Гиллеспи, ложились в основу совместных композиций. Гиллеспи позже вспоминал:

В том же 1945 году группа отправилась на гастроли на западное побережье. Гиллеспи отлично представлял себе всю степень необязательности и ненадежности Паркера, а потому усилил группу вибрафонистом Милтом Джексоном, который должен был играть сольные партии в тех случаях, когда Паркер куда-то пропадал, – а в том, что это рано или поздно случится, не сомневался никто[1207]. Неприятности начались еще во время поездки на поезде – дорога занимала несколько суток, так что у Паркера кончился героин и наступила ломка; на станциях он порывался куда-то сбежать за дозой, так что его пришлось скрутить и напоить виски. По прибытии в Лос-Анжелес Паркер сразу связался с местными торговцами наркотиками. Публика поначалу приняла группу хорошо, но скоро была озадачена материалом, который исполнял коллектив, и перестала посещать концерты; теперь на них приходили только музыканты и толпа хипстеров, приехавшая вслед за кумирами из Нью-Йорка: последние оказались совершенно необузданной публикой, они лезли вслед за группой всюду и даже умудрились сорвать сессию звукозаписи[1208]. В итоге гастроли оказались короче, чем планировалось, а перед отъездом Паркер пропал. Гиллеспи долго искал его, но потом махнул рукой, оставил его билет на самолет в отеле на ресепшне и группа уехала. Паркер сдал билет и остался в Калифорнии. На этом их сотрудничество с Гиллеспи закончилось – они по-прежнему оставались друзьями, однако никогда больше не играли вместе регулярно[1209]. Паркер пробыл в Лос-Анжелесе более полугода, играя по вечерам в клубах и даже собрав группу для записи в студии; он был кумиром местных поклонников джаза. Однако из-за героина и алкоголя его состояние все ухудшалось, на записи он не мог собраться с мыслями, его фразировка становились все более путаной. В итоге однажды вечером он вышел из отеля голый, забрался на крышу автомобиля и сел там в позе будды. Он был арестован; суд постановил отправить его в психиатрическую клинку; друзьям его удалось лишь нанять адвоката, который уговорил судью не сажать Паркера в тюрьму и назначить минимальный срок[1210]. Паркер провел в клинике полгода и вышел оттуда практически здоровым – впервые за десять лет – и с намерением побороть зависимость[1211]. Однако, выжидая в Лос-Анжелесе, пока в Нью-Йорке ему организуют контракт, он вновь начал играть в местных клубах. Продюсер Росс Рассел, который, собственно, и нанял ему полгода назад адвоката, позже рассказывал:

Когда весной 1947 года он приехал в Нью-Йорк, он уже вновь употреблял героин. Гиллеспи дал ему еще один шанс вернуться в группу, но на первом же выступлении Паркер, мотая головой, начал играть что-то свое, не обращая внимания на остальных музыкантов, и Гиллеспи, поняв, что история повторяется, тут же уволил его[1213]. Тем не менее здесь Паркер ощущал себя знаменитостью: слушатели, особенно молодые, достаточно уже ознакомились с бибопом, чтобы объявить себя поклонниками этой музыки. У него был свой коллектив, в котором играли молодой трубач Майлз Дэвис и знаменитый барабанщик Макс Роуч; оба, впрочем, ушли в 1948 году, не вынеся его безответственности[1214]. Его крайне раздражало то, что, будучи звездой ночных клубов, он остается для большого мира «негром», то есть объектом безобразных запретов и диких предрассудков. Пианист Дюк Джордан рассказывал, как Паркер, отыграв в клубе концерт под восхищенные восклицания слушателей, вышел и отправился в бар неподалеку, где бармен назвал его «ниггером». «Паркер перемахнул через бар, чтобы проучить парня». Сегрегационные правила сохранялись еще долго: в 1949 году в Детройте был уволен диск-жокей, который на радиостанции «для белых» завел пластинку черного исполнителя, Нэта Кинга Коула[1215].