Повернувшись к Деборе, она сказала:

– Мне тут надо взглянуть на кое-что. А ты пока накрывай на стол. Все закуски в холодильнике. Выставляй блюда на стол и не забудь включить кофейную машину. Я мигом…

Она устремилась вверх по лестнице. Но на втором этаже пошла не в сторону своей комнаты, а направилась к дверям, ведущим в мансарду. Там было довольно прохладно, как в любом неотапливаемом помещении зимой. Эдит похвалила себя за то, что осталась в пальто. Она взяла модель самолета, которую прятала в самом дальнем углу комнаты от зоркого глаза Кэла. Тот иногда приходил вместе с ней в мансарду и наблюдал за тем, как она мастерит свои кукольные домики. Ему очень нравилось, что бабушка так скрупулезно воспроизводит все, даже самые мелкие детали. Он с интересом слушал ее рассказы о том или ином преступлении, о том, как оно было совершено и какие ошибки допустил убийца, которые в итоге и привели к раскрытию криминального дела и к поимке самого преступника. Такие рассказы вполне укладывались в его схему того, что есть правильно.

Но вот посвящать внука в тайны, связанные с крушением самолета, Эдит не стала. Как и делиться с ним той информацией, которой владела. Ведь она точно знала, кто виноват, но не хотела тыкать указующим перстом в преступника. Точнее, в преступницу. Она не могла осуждать ту женщину, считала, что не вправе выносить ей свой приговор. Ибо ей вполне были понятны мотивы, двигавшие той особой. Эдит отлично понимала, сколь велика была степень отчаяния неизвестной ей преступницы из Мэна. Собственно, кроме всепоглощающего, поистине вселенского отчаяния у несчастной ничего больше и не было.

Странно, но всю поминальную службу Эдит не переставала думать об этой неизвестной ей женщине. И о чемодане, который упал к ним в сад в ту страшную ночь. Наверняка женщина была уверена, что чемодан сгорит вместе со всем остальным багажом в момент взрыва. И в этом же огне погибнет и написанное ею письмо. Эдит представила себе, сколько лет прожила женщина в полной уверенности о собственной безнаказанности. Ведь тайна этого страшного злодеяния так и осталась неразгаданной. Напрасно она не поделилась в свое время этой жуткой историей с Сесилией. Пусть бы бедняжка знала, что не одна она такая несчастная в этом мире. Что иные женщины доходят в своем отчаянии до того, что созревают для совершения преступления. И начинают действовать, не дожидаясь помощи. Кто знает, расскажи она невестке эту историю, и, быть может, тогда и у Сесилии все сложилось бы иначе. Но что толку гадать сейчас о том, как бы все было. Это то же самое, что в бессильной ярости крушить кулаками ствол дерева, как это делал Кэл.

Эдит долго ломала себе голову над тем, почему в чемодане не было несессера с мужскими туалетными принадлежностями. Но зато осталось свободное место для него. Пожалуй, это была самая трудная часть головоломки, которую она никак не могла решить. Понять, как именно все было. И вот, как по наитию, ответ пришел сам собой. Прямо в разгар поминальной службы. Эдит даже испугалась, что может потерять контроль над собой и начать улыбаться от переполняющих ее эмоций.

Она быстро вытащила пакет, в котором хранила куклы, воспроизводящие пассажиров того злополучного рейса. Их тела были обнаружены возле развороченного фюзеляжа. Потом достала все свои заметки по этому делу, а также список пассажиров. Разложила материалы на столе рядом с морскими стеклышками, потом нацепила на нос очки и стала водить пальцем по списку пассажиров. Первый раз она пропустила нужное имя. Тогда она прошлась по списку вторично, уже более медленно, пока ее ненакрашенный ноготь не уперся в искомую фамилию. У нее до сих пор стоит перед глазами багажный ярлык, прикрепленный к ручке чемодана, на котором большими черными буквами написано: Генри П. Холден. Позднее она приписала на этом ярлыке совсем крохотными буковками его адрес. И вот сейчас она зримо представила себе безликую женщину на фоне сурового зимнего пейзажа Мэна.

Лорелея открыла глаза. Какое-то время она бездумно следила за тем, как скользят по стене ее комнаты тени, которые отбрасывает густая крона дуба за окном. Ярко-желтые лучи солнца подсказали ей, что утро уже в самом разгаре и что сегодня она проснулась гораздо позднее, чем обычно. Но все равно она чувствовала себя такой разбитой. Пожалуй, только веки ее могли двигаться без посторонней помощи.

Лорелея смутно помнила события вчерашнего вечера. Мерит привезла ее домой. Кажется, их уже поджидал Гиббс. Он дал ей попить, потом велел принять какие-то лекарства и все время разговаривал с ней, стараясь говорить спокойно и представительно. Потом она вспомнила, как чья-то маленькая ручка отбросила с ее лба волосы. Наверняка Гиббс уже обо всем догадался. Потому что она не может припомнить, чтобы сама рассказала ему о своей болезни. Но он же врач, а потому совсем не удивительно, что он и сам обо всем догадался. Взял, сопоставил разрозненные факты и все понял. Но он ведь ни о чем не скажет Мерит. Ни за что и никогда! В этом почему-то Лорелея была уверена на все сто. Явно ждет, что она сама это сделает, причем как можно скорее, не откладывая неприятный разговор на потом. Скоро… Совсем скоро она поделится своей страшной тайной с падчерицей. Просто ей нужно время, хотя бы капелька, чтобы подготовиться к исповеди.

Лорелея закрыла глаза, пытаясь понять, как она себя чувствует. Врач, который наблюдал ее в Джорджии, сказал ей как-то, что терзающие ее тело боли она должна сама научиться измерять по шкале от одного до десяти. Десять – это самая нестерпимая, самая сильная боль. Боли, которые случились у нее накануне, она оценила на шестерку, и это ее изрядно напугало. Потому что шесть – это совсем рядом с восьмью, а восемь – это уже почти конец. То есть надо безотлагательно начинать решать все самые неотложные вопросы.

Стараясь не шевелиться, она протянула руку за таблетками и почувствовала прикосновение чьей-то чужой теплой руки, которая положила ей таблетку на ладонь. Открыла глаза и увидела перед собою Мерит. Как всегда, в своей безобразной до ужаса ночной сорочке грязно-серого цвета. Падчерица стояла возле постели и внимательно разглядывала ее лицо.

– Гиббс сказал, что утром, когда вы проснетесь, вам, возможно, понадобится эта таблетка.

Лорелея благодарно кивнула головой и взяла целых две штуки. Потом стала медленно жевать их, глядя на Мерит и пытаясь привести в порядок свои хаотичные мысли.

– Который сейчас час?

Мерит взглянула на часы, стоящие на прикроватной тумбочке.

– Уже почти восемь.

Лорелея уставилась на падчерицу непонимающим взглядом.

– Да, но тогда почему вы еще в…

Она запнулась и сконфуженно умолкла, слабо взмахнув рукой в сторону Мерит.

Падчерица внимательно оглядела себя, словно желая лишний раз удостовериться, что именно ее сорочку и имела в виду Лорелея.

– Я уснула прямо в кресле, что стоит в углу комнаты. Оуэн очень беспокоился за вас. И я пообещала ему, что останусь на ночь здесь. Прослежу за тем, чтобы все было в порядке. А под утро сон сморил меня, и я заснула. И спохватилась только что.