Объяснение этому следует, пожалуй, искать в той военной доктрине, которое избрало советское командование для ведение войны. О потерях не спрашивали. Важен был результат.

Неограниченные людские резервы и огромное количество оружия, которое давал тыл фронту, сыграли здесь злую шутку. Технику и людей перестали ценить. Особенно людей. Отсутствие солдатской подготовки компенсировали численностью, неумение организовать бой и взаимодействие войск возмещали созданием перевеса в количестве танков, самолетов, орудий по принципу «закидать шапками», а вернее, завалить телами и железом.

«Авиация и флот [СССР], сильные количественно, по качеству кораблей и самолетов уступали американским и английским, а в определенной степени — и германским. Еще больше был разрыв в уровне подготовки личного состава, особенно в сухопутных войсках. (…) Поэтому и соотношение потерь СССР и Германии было таким, каким оно обыкновенно бывает только в колониальных войнах великих европейских державе местным населением. (…)

Верховный главнокомандующий предпочитал иметь вооруженные силы числом поболее, а ценою подешевле. Не в смысле стоимости техники — здесь Сталин не скупился, а в отношении уровня и качества общеобразовательной и профессиональной подготовки личного состава. Поэтому и в конце войны Красная Армия воевала довольно плохо. Так, в апреле 1944 года командир 65-го стрелкового корпуса Западного фронта генерал-майор В.А. Ревякин откровенно признавался: «У нас все еще до сих пор не научились воевать, воюем по шаблону, немец об этом уже знает, делает вывод и организует оборону, как ему надо». А только что назначенный командующим 4-м Украинским фронтом генерал армии А.И. Еременко записал в дневнике 4 апреля 1945 года, всего за месяц до победы: «Нужно спешить, а войска очень слабо подготовлены к наступательным действиям, на 4-м Украинском фронте своевременно не занимались этим решающим успех дела вопросом»».

Занимаясь статистикой и различными генеральскими оценками, разглядывая на картах номера и аббревиатуры частей, гребенки оборонительных позиций и значки огневых точек, весьма трудно представить те условия, в которых приходилось действовать войскам. Грандиозная мясорубка войны с легкостью перемалывала сотни тысяч человеческих жизней и тысячи единиц техники. Убыль в частях была колоссальной.

Мы с некоторым пренебрежением относимся к германским дивизиям, которые в ходе отступления восполняли свои потери за счет своих тыловых частей и нестроевых солдат. Возмущаемся, что в то время как лучшие войска вермахта были прикованы к Восточному фронту, англо-американцам противостояли лишь второсортные части.

«С самого начала боев на европейском континенте левому флангу союзников противостояла дивизия «Геринг». Она не однажды бывала разгромленной и уничтоженной, но неизменно, подобно сказочной гидре, появлялась снова против левого фланга. Загадка оказалась очень просто объяснимой, по мере отступления немцев на восток дивизия пополнялась за счет наземного персонала германских воздушных сил: аэродромной охраны, заправщиков, ремонтных рабочих, поваров, канцеляристов. Другие войска прикрытия набирались таким же образом».

Но разве у нас было иначе?

«Восполнять потери нам пришлось за счет тыловых частей армии и выздоравливающих из медсанбатов дивизий. На пять — семь лошадей оставляли одного коновода, сокращали штабы мастерских и складов. Из портных, сапожников и других специалистов формировали маршевые роты…»

Так В.И. Чуйков описывал ситуацию, сложившуюся в конце 1942 г. в Сталинграде, когда для организации обороны командующему армией лично приходилось учитывать каждый танк, каждого бойца.

«Количество дивизий и бригад, входивших в состав 62-й армии, не дает правильного и полного представления о численном составе и силе ее войск. Например, одна танковая бригада утром 14 сентября имела только один танк, две другие танковые бригады оказались и вовсе без танков и вскоре были переправлены на левый берег на формирование. Сводный отряд из разных бригад и дивизий вечером 14 сентября имел в своем составе около 200 штыков, то есть меньше одного штатного батальона; численность соседней с ним 244-й стрелковой дивизии полковника Г.А. Афанасьева не превышала 1500 человек, а штыков в дивизии было не больше одного штатного батальона; 42-я стрелковая бригада имела 666 человек, а штыков — не более двухсот; 35-я гвардейская дивизия полковника В.П. Дубянского на левом фланге — не более 250 штыков. Другие соединения и части были такого же состава. 23-й танковый корпус под командованием генерала А.Ф. Попова в своих бригадах имел 40–50 танков, из которых процентов 30 были подбиты, использовались как огневые точки. (…)

Наблюдая за действиями вражеской авиации, мы заметили, что фашистские летчики не отличаются точностью бомбометания: они бомбят наш передний край только там, где есть широкие нейтральные полосы, то есть достаточное расстояние между нашими и вражескими передовыми позициями. Это натолкнуло нас на мысль сократить нейтральные полосы До предела — до броска гранаты. (…)

…во втором эшелоне находилась 6-я гвардейская танковая бригада, которая имела семь танков Т-34 и шесть Т-60. Почти все эти танки были подбиты и использовались как неподвижные огневые точки. (…)

После тяжелых боев (к началу октября. — O.K.) танковый корпус фактически утратил боеспособность — в нем осталось лишь 17 подбитых танков и 150 бойцов, которые были переданы стрелковым частям, а штаб переправился для формирования частей на левый берег Волги».

Как бы ни приходилось тяжело, В.И. Чуйков постоянно принимал решение о переводе командиров, прошедших школу уличных боев, за Волгу. Там обескровленные части насыщались «пушечным мясом», вооружались и вновь бросались в бой.

Подо их прибытия 62-й армии предстояло отбиваться о і наседающего врага тем, что осталось в се распоряжении.

«Медленно, очень медленно шла переправа полков 45-й дивизии полковника В.П. Соколова: причалы 62-й армии были разбиты и сожжены. Полки грузились на паромы вдали от города. (…)

До прихода 45-й дивизии Соколова нам надо было продержаться два-три дня. Мы опять сокращали штаты отделов и служб. Набрали человек двадцать (!). К ним присоединились тридцать бойцов, выписавшихся из санчастей и лазаретов, расположенных под берегом Волги. Вытащили с поля боя три подбитых танка: один огнеметный и два средних. Их быстро отремонтировали, и я решил атаковать противника (!). С утра 29 октября пустить в контратаку три танка и 50 стрелков. (…)

Мой заместитель по бронетанковым войскам М.Г. Вайнруб всю ночь проводил по крутому берегу эти танки, подыскивая хороший исходный рубеж.

Контратака началась рано утром, перед рассветом. Ее поддерживали артиллерия с левого берега и полк «катюш» полковника Ерохина. Захватить большое пространство не удалось, однако результаты получились очень хорошие: огнеметный танк сжег три вражеских танка; два средних подавили противника в двух траншеях, где тотчас же закрепились наши стрелки.

Гитлеровцы по радио заговорили о русских танках. Наши радиоперехватчики доложили, что гитлеровцы по радио открытым текстом сообщили о русских танках. (…)