Как было бы удобно, если бы война протекала по правилам, по заведенному порядку. Например, было десять батальонов, с 1-го по 10-й. Допустим, в результате боев они понесли огромные потери, в общей сложности равные семи батальонам. Вот и переформировались бы остатки как-нибудь сами в три батальона: 1-й, 2-й и 3-й! И все было бы понятно, достаточно взглянуть на карту. Но нет. Как раз при взгляде на карту можно будет увидеть все десять, вот только придется учитывать, что одни станут эквивалентны взводу, а другие так и останутся почти батальонами.

Штабная наука сильно отличается от дилетантской игры в стратегию. В жизни все происходит совсем не так. К тщательно продуманным операциям и беспроигрышным планам обязательно примешивается «какой-то» опыт, боевой дух и прочие качества солдат. Они, солдаты, то сдаются целыми подразделениями, то бегут без, казалось бы, видимых причин, то сражаются до последнего, несмотря на безнадежность своего положения.

Потому что за пестрыми значками, аббревиатурами, линиями, дугами, стрелами и пунктирами скрываются обычные для солдат мужество, героизм, ненависть, страх, усталость, паника.

«Возле одного из окопов мы нашли старшего лейтенанта. Он лежал навзничь. Карманы у него были вывернуты. Мальчишеское лицо запрокинуто, глаза глядели прямо вверх, в небо.

— Кто это? — спросил Николаев. — Командир роты?

Но ему никто не ответил.

И я в лишний раз вспомнил об одной из наших больших бед — от том, как у нас часто даже не знают фамилий убитых.

— Мелехов, — сказал Николаев, — посмотрите, какое у него ранение, пулевое или штыком?

Мелехов нагнулся, приподнял на покойнике заскорузлую от крови рубашку, взглянул и, подняв голову, сказал:

— Штыком.

— Вот этот дрался, — сказал Николаев, еще раз поглядев на мертвого.

Видимо, ему очень хотелось, чтобы кто-то тут прошедшей страшной ночью дрался, чтобы хоть кто-то убивал здесь немцев. Он приказал посмотреть, нет ли где-нибудь в окопах или вокруг них немецких трупов. Их не оказалось.

— Или утащили с собой, — сказал он, — или не было. Может, и так. Паника, паника. Что с нами делает паника! Сами себя люди не узнают».

Обратите внимание на замечание командира о том, что немцы успели унести трупы своих солдат. Я уже упоминал о тех моментах, когда, если позволяла ситуация, с поля старались выносить не только раненых, но и убитых.

Иногда по этим фактам можно судить об истинном течение того или иного боя.

Так, например, и донесении политотдела 107-й дивизии о бое батальона 586-го стрелкового полка летом 1941 г. отмечалось: «Противнику было нанесено сильное поражение. Фашисты в беспорядке бежали. На поле боя… оставили убитыми: 3 офицера, 8 солдат. Раненых и убитых очень большое количество успели подобрать. Взято в плен три солдата. Наш батальон потерял убитыми 4 и ранеными 47 человек».

Лишь позднее, после войны, подобные донесения и рапорты подвергались более пристальному рассмотрению.

«Документ любопытен тем, что отражает некоторые особенности того первого, оказавшегося успешным боя, в который вступили части только что прибывшей на фронт дивизии. И не замеченное автором противоречие между тем, что, по его словам, фашисты в беспорядке бежали, и тем, что они при этом успели подобрать большое количество раненых и убитых (…) — все это очень характерно».

Такие документы, несмотря на содержащиеся в них противоречия, способны были ввести в заблуждение не только командование военных лет, но и послевоенных историков. Поэтому очень важно обращать внимание на те свидетельства очевидцев, которые говорят об элементарной неграмотности в бою, о ненужной браваде, ведущей к напрасным потерям.

«Бойцов из окопов зачастую поднимают не младшие, а средние командиры, и к моменту, когда бойцы уже подняты, командиры уже выбиты, и дальнейшим боем роты сплошь и рядом руководит какой-нибудь сержант».

А ведь мы воспитаны на примерах, когда командиры всегда впереди, не прячутся за спины солдат, а личной храбростью воодушевляют своих подчиненных. Только знать свое командирское место это еще не означает прятаться за спины. Посылать людей на смерть порой требует не меньше мужества, чем самому подставлять лоб под пули.

Мы привыкли к утверждению, что наши моряки, сражающиеся на суше, предпочитали идти в бой в своей морской форме: обнажали на груди тельняшки, сбрасывали каски и надевали бескозырки. Нам нравится верить в то, что гитлеровцы называли их «черной смертью» или «черными дьяволами» и в панике бежали перед черноморцами и балтийцами.

Но перед советским командованием стояла совсем другая задача.

«Из разговоров на причалах я понял, что положение настолько тяжелое, что моряков через два или три часа уже бросят на фронт. И сейчас главной заботой было как можно быстрей переобмундировать их. Хотя их черные бушлаты производили заметное моральное впечатление на противника, но в смысле демаскировки они были, конечно, безумием».

Действительно, безумие, если на поднимающиеся в атаку черные фигуры направляется весь огонь, а боец погибает от удара обычного камня, выброшенного взрывной волной и попавшего не в стальной пехотный шлем, а в беззащитный висок.

Мужество и самоотверженность являлись лишь относительной компенсацией этих потерь.

Лично мне это чем-то напоминает аналогичное положение эсэсовских частей, «идеологически подкованных» и рвущихся в бой, но лишенных боевого опыта обычных полевых армий.

Манштейн, несмотря на положительную характеристику дивизии СС «Мертвая голова», вынужден был отметить: «Все эти качества не могли возместить отсутствия военной подготовки командного состава. Дивизия имела колоссальные потери, так как она и ее командиры должны были учиться в бою тому, чему полки сухопутной армии давно научились. Эти потери, а также и недостаточный опыт приводили, в свою очередь, к тому, что она упускала благоприятные возможности и неизбежно должна была вести новые бои, ибо нет ничего труднее, как научиться пользоваться моментом, когда ослабление силы сопротивления противника дает наступающему наилучший шанс на решающий успех. В ходе боев я все время должен был оказывать помощь дивизии, но не мог предотвратить ее сильно возраставших потерь. После десяти дней боев три полка дивизии пришлось свести в два.

Как бы храбро ни сражались дивизии войск СС, каких бы прекрасных успехов они не достигли, все же не подлежит никакому сомнению, что создание этих особых военных формирований было непростительной ошибкой».

Люди остаются людьми. И в мясорубке боев они ведут себя не как отмеченное на карте подразделение, а каждый по-своему.

«Во время этого последнего налета у землянки штаба был Убит красноармеец-посыльный. Во время разрывов бомб вместо того, чтобы кинуться в щель или лечь на землю, он по детскому инстинкту спрятался за дерево, и его пересекло осколком выше пояса вместе со стволом дерева».

«У каждого человека на фронте есть в его представлениях какая-то особенная опасность, которую надо бояться. Но для разных людей она разная. Для меня этот близкий обстрел был особенной опасностью, а для Балашова нет. Для него особенной опасностью было ходить сегодня в атаку. И он этого не скрывал и говорил об этом именно как о пережитой им опасности. Что до меня, то хотя я боялся этого обстрела, но у меня не было желания прерывать разговор и выбегать куда-нибудь из избы. Не потому, что не хотелось показать своего страха перед Балашовым, а потому, что к этому времени у меня уже образовалось чувство, что чем меньше на войне суетиться и переходить с места на место, тем это правильнее. А вдобавок ко всему во мне еще жил остаток абсолютно гражданского ощущения относительной безопасности от присутствия крыши над головой».