После похорон был официальный прием в клубе «Энглер», но Джош задержался там лишь на несколько минут — для того чтобы поцеловать миссис Паталку и получить с торжественным рукопожатием конверт от мистера Паталки, в котором было двести долларов.

— У нее на столе лежала записка, — сказал мистер Паталка, — в которой было написано, что она тебе должна.

Джош не хотел брать конверт, но мистер Паталка настаивал. Джош потратил часть денег на пиво в «Хэтче»; он взял пиво в дом в Шиммо, где Зак устраивал неофициальный прием для «лучших друзей Диди», «для людей, которые знали ее ближе всех».

Джош поставил пиво на пассажирское сиденье рядом с собой, которое он считал сиденьем Мелани. Парень снял пиджак и бросил его на заднее сиденье; даже в четыре часа дня в нем было слишком жарко. Джош не звонил Мелани, чтобы рассказать о Диди, не только из-за того, что он вообще не звонил ей, но и потому, что Мелани ничего о Диди не знала, и как бы Джош стал ей объяснять, что у него была подруга — собственно даже не подруга, а бывшая девушка, — которая умерла. Мелани не поймет этого, но, потому что она Мелани, бесконечно добрая Мелани, она притворится, будто поняла, и Джош не сможет воспринимать это как что-то большее, чем просто забота. Диди и Мелани были из разных частей жизни Джоша, они никак не были связаны между собой, и попытка связать их превратит все в кашу. И все же по дороге в Шиммо, уже без пиджака и без галстука, Джош держал в руке телефон. Окна были открыты и впускали внутрь последнее летнее тепло. Джош листал список звонков (два звонка от Роба Паталки, три от Зака; они хотели сообщить ему новость, которую он уже знал), пока не дошел до звонка из дома номер одиннадцать по Шелл-стрит, от Теда. Джош чуть не нажал кнопку, чтобы позвонить туда, но тут ему нужно было повернуть, что он и сделал. Пиво упало с сиденья Мелани, и, пока Джош пытался его поднять, он увидел впереди машину Тиша Александра, и возможность позвонить Мелани была упущена.

Был очередной прекрасный полдень, и, если бы они были не на похоронах, люди могли бы прийти в дом в Шиммо в купальных костюмах. Они могли бы поплавать прямо здесь, в гавани перед домом. Вода была синей и чистой; Джош никогда не видел, чтобы вода казалась более манящей. Он постоял минутку на месте и посмотрел вокруг. Он родился и вырос на этом острове; у него было такое чувство, что весь этот вид принадлежал ему и другим людям, которые выросли здесь. А если этот вид принадлежал им, значит, он принадлежал и Диди тоже, но этого факта было недостаточно, чтобы помочь ей не сойти со стези добродетели, чтобы не позволить ей умереть. Диди (и сколько раз Джош повторил у себя в голове это предложение, надеясь, что оно обретет смысл?) была мертва.

Джош вошел в дом и разулся. Он попытался отогнать от себя воспоминания о той ночи, которую провел здесь с Мелани. Сверху доносилась песня Бон Джови. Джош поднялся наверх, довольный тем, что у него в руках было пиво, потому что так он что-то держал. В зале было несколько человек, в основном девушки, которых Джош знал уже сто лет, но чьи имена в тот момент он не мог вспомнить. Девушки плакали, сидя на диване. Джош кивнул им. Все остальные были на веранде. Другие парни, как и Джош, поснимали галстуки и пиджаки, расстегнули на рубашках пуговицы; они пили пиво, тихонько разговаривали, качали головами, смотрели перед собой.

— Ну почему? — сказал кто-то из них.

А кто-то другой ответил:

— Не знаю, ребята.

Зак был на кухне, возился, как Марта Стюарт. Он высыпал чипсы из пачек в керамические посудины ручной работы, он доставал салфетки, вытирал со стола. Зак увидел Джоша и спросил:

— Ты принес пиво?

— Да.

— Этот холодильник забит, — сказал Зак. — Может, поставить пиво в холодильник под баром?

— Конечно.

— Они ведь там не курят? — спросил Зак. Он изогнул шею, чтобы посмотреть, чем занимались люди на веранде. — Здесь нигде нельзя курить. Даже на улице.

— Никто не курит, — сказал Джош. Он понес ящик пива к бару и оказался рядом с девушками, которые плакали. Когда он приблизился к ним, они замолчали. Наступила тишина, прерываемая всхлипываниями.

— Привет, Джош.

Он обернулся. Между Анной Лизой Картер и Пенелопой Росс сидела Элеонор Шелби, лучшая подруга Диди; Элеонор была словно королева печали с двумя своими служанками. Голос Элеонор и даже само приветствие звучали как обвинение. Джош понял, что это не должно его удивлять, — Диди наверняка обо всем рассказывала Элеонор, а также Анне Лизе и Пенелопе, но он не был готов к нападению. Джош открыл дверку холодильника под баром и заметил стойку из синего гранита, зеркала, сотню бокалов, подвешенных ножками вверх. Он засунул пиво в холодильник даже с некоторой агрессией, потому что помимо своей воли думал о Мелани и о той ночи, которую они провели здесь, в этом доме. Они занимались любовью в постели в соседней комнате, вместе принимали душ, они стояли на веранде в халатах, и Джош позволил себе на пять минут представить, что все это принадлежало ему. Или могло бы принадлежать.

Он услышал, как за его спиной откашлялась Элеонор.

— Мы тебя совсем не видели этим летом, Джош, — сказала она. — Ходят слухи, что ты подрабатывал няней в Сконсете.

Он улыбнулся ей в зеркало, не потому, что был счастлив или пытался казаться милым, а потому что в очередной раз был поражен разницей между женщинами и девушками.

— Да, — сказал Джош. — Это правда.

Пенелопа Росс, которую Джош в буквальном смысле слова знал всю свою жизнь (они родились с разницей в несколько дней в нантакетской больнице, их мамы лежали в соседних палатах), произнесла:

— И ходят еще кое-какие слухи.

Он посмотрел на Пенелопу с таким презрением, какое только мог изобразить у себя на лице.

— Уверен, что ходят.

— Слухи, что у тебя скоро будет ребенок.

Джош усмехнулся. Не было смысла ввязываться в эту беседу, но день измотал его, и он почувствовал, как сжимаются кулаки. Какая-то часть его хотела этой схватки.

— Это просто смешно, — сказал он.

— Но твоя подружка беременна, да? — сказала Пенелопа. — Диди говорила нам, что твоя девушка ждет ребенка.

— И она старше тебя, — добавила Элеонор. — Она такого же возраста, как наши родители.

Джош покачал головой. У Диди теперь, когда она была мертва, появился совершенно новый, неопровержимый авторитет и популярность, которой она обязательно насладилась бы, если бы была жива. Джош мог бы выдвинуть свои обвинения против Диди — вспомнить о ее проблемах с деньгами, с выпивкой, о том, что она занималась проституцией, — но что бы это изменило? Джош посмотрел на девушек и сказал тихим серьезным голосом:

— У меня нет подружки.

Это заставило их замолчать достаточно надолго, чтобы Джош успел спуститься вниз по ступенькам и выйти со двора. Он не мог здесь оставаться. Вечеринка «для лучших друзей Диди», «для людей, которые знали ее ближе всех» была не для него. Он дал задний ход и выехал с подъездной дорожки, пытаясь сдерживать дыхание. Джош очень, очень нервничал. Он направился по Шиммо-роуд в направлении Полписа. Затем он свернул на Полпис-роуд и достал свой телефон. Джош сказал себе, что всегда может передумать.