приказу генерала Семидворова, а некоторые может и знают, что Семидворову приказы отдает замглавы Администрации Президента Леонидов. Вот только президент сам – понятия обо всем об этом не имеет. Они прекрасно понимают, что всё, что они делают, нужно не стране, а начальству. Точнее, определенному начальнику, который по сути является лидером ОПГ с корочкой в кармане. Но они это делают. Всё понимают, и всё равно – делают.

И чем этот беспредел – лучше?

… – все камеры отключены – подъездная, уличная. Код замка в подъезде четыре семь четыре девять.

…

– По прибытии объекта отсигналим звонком – отвечать не надо.

– У меня нет телефона.

Нашел дурака – сотовый на дело брать.

– Возьмите.

– Нет.

– Как знаете. Тогда длинный гудок будет.

– Хорошо.

– Ствол…

Я взвесил на ладони ТТ, выщелкнул магазин. Полон.

– Макаровские, что ли?

– Да. Переделка из холостого в Донецкой народной республике. Ствол как на Макарове, неподвижный. Самое оно.

Я защелкнул магазин обратно, накрутил глушитель.

– Как договорились.

– Хорошо.

Зачем я это делаю? Затем, что это должен делать я. Никак – по-другому.

– Прибыл один гудок. Вошел в подъезд – второй.

Я щелкнул по наушнику.

– Хорошо.

Интересно, сколько уже так вот завалили эти рукастые большевики? Мне на них и смотреть-то тошно.

Немцова – тоже они? Мне пофиг на Немцова, мне не пофиг на то, что опять развелись палачи. Хотя мне ли говорить?

И ведь не чечены, русские все.

– Иду.

***

Иду к подъезду. Маска на морде… это хорошо – с коронавирусом почти всё вроде, но маска ни у кого вопросов больше не вызывает – ну болеет человек. Нервы… да есть нервы, это только лохи говорят про то, что, мол, – он принял решение, и от него уже ни на шаг. Сложно принять такое решение. Еще сложнее исполнить. Еще сложнее самому.

Вообще, всё это до ужаса дико. Мы сколько лет друганами были? Но это и закономерно. Я выучил итальянский, потому кое-что на итальянском почитал. Слова Козимо Медичи: «В Библии сказано что мы должны прощать своих врагов. Но нигде не сказано, что мы должны прощать своих бывших друзей.» Это всё – с очень глубоким смыслом. Ничто так не ранит, как предательство друга. Когда тебя предает посторонний по сути человек – это не так больно и не так мерзко. А друг…

Хотя кто предал – это вопрос. Я думаю, что предал он, а он, наверное, думает, что предатель – я. Только я-то не предавал. Наверное, многие думают, что я его слил тогда – вот только я не сливал. Я сам за себя знаю – я не сливал.

Два гудка. Сразу! Твою мать…

Прячусь у мусоропровода. Лифт идет вверх.

Ну, что, Володя Ларин? Никак не думал, что тебя, а не ты? Что тебя будет киллер в подъезде поджидать?

Дверь лифта. Движение.

Черт, их двое!

Метнулась в голове мысль – отбой?

Нет, хрен!

У меня была маска при себе – от коронавирусных времен осталась. Я одним движением поднял ее на лицо. Предохранителя на пистолете не было. Когда звякнули ключи – я шагнул от мусоропровода к лифтам.

– Володя!

Можно было бы выстрелить в затылок. Но я не гад. Я хотел ему в глаза посмотреть.

Телку убивать не буду – я это уже решил. Не хочу грех на душу брать… не хочу.

Ларин повернулся… увидел пистолет. Криво усмехнулся.

– Саня, ты?

– Папа! – крикнула телка.

И я обомлел.

***

Катя… знаете, я их обоих любил одинаково. Может, даже демонстративно одинаково. Вы мои обстоятельства невеселые знаете, и я не мог допустить, чтобы сын думал, что я люблю его меньше, чем Катерину.

Тогда было не так плохо… Крыса себя так не вела, как потом начала – необходимость воспитывать детей всё же сказывалась. И я понимал, что детям нужно расти в нормальной семейной атмосфере. И потому мы были нормальной семьей. С семейными ужинами, с проверкой дневников, с родительскими собраниями. Я как-то раз сходил на родительское, но на меня так косились, что я оставил это дело. Да и не понравилось мне то, о чём там говорили.

Примерно в то время, когда они пошли в школу – закончились кровавые разборки, и мы взяли под контроль область целиком. Наступало время созидания, мы все больше отходили от получалова и занимались нормальным бизнесом. Мои дети не ходили в детский сад по понятным причинам, но в школу они пошли – записанные правда под девичьей фамилией Крысы, не под моей. Я опасался, что у них будут проблемы со сверстниками, – но их не было.

Учились они… ну, хорошо, в общем, они учились. Звезд с неба не хватали – но учились хорошо. Потом я отправил их в Москву, поступать. Можно было поступить, как многие сейчас поступают – в британскую школу, потом в какой-нибудь университет, но я против этого. Я не понимаю, почему мои дети, у которых отец русский и мать русская, должны учиться в британской школе. Что там им такого дадут, чему научат, кроме как быть англичанами? А почему мои дети должны быть англичанами? А? Со мной что-то не так, меня стыдиться надо?

Хотя может и надо…

Ларин, с…а…

Только когда забираешься на самый верх, начинаешь чувствовать как это больно, когда предает друг. Ниже не так, там всё как-то буднично.

Да и дружили ли мы?

Понимаете, есть люди, которым дано. Вот просто: дано и всё. Я не верю в то что судьба человека запрограммирована – каждый сам творит свою судьбу. Вопрос лишь в усилиях. Кто-то пашет с утра до ночи, чтобы чего-то добиться в жизни. А кому-то всё просто в руки дается – деньги, женщины, друзья. И он щедр, потому что может себе позволить быть щедрым. У него всего много и он не сомневается в том, что будет еще.

Таков Володя Ларин.

Который теперь положил руку и на мою дочь, с..а.

***

Я, держа пистолет правой – левой медленно опустил маску вниз чтобы было видно лицо. Катя хотела закричать – но теперь она видела меня и не кричала. Просто стояла, закусив ладонь, чтобы не заорать.

Ну, что, доча? Я никогда тебе не говорил, кто я такой – но ты ведь и так это знала, верно? Все знали – просто мы никогда не говорили об этом. Всё было как бы само собой. Но я знал, что рано или поздно может быть и что-то подобное. Мне захотят отомстить через тебя.

Я