Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здорово, Саня…
…
– Тут будешь стрелять или зайдем?
А я уже понимал, что не выстрелю. Трудно стрелять в человека. Еще труднее в бывшего друга. И совсем трудно – при ребенке.
При твоем ребенке.
– Что ты тут делаешь? – спросил я.
Ларин пожал плечами.
– В гости зашел.
Не знаю, что бы было дальше. Но всё решил случай – заработал лифт, и я понял, что нас в любой момент могут спалить.
Я опустил пистолет так, чтобы его не было видно
– Пошел вон.
– Как скажешь.
– Пошел вон, – тем же спокойным тоном сказал я
Ларин повернулся к Кате.
– Созвонимся еще.
– Я…
– Нет, не надо. Оставайся тут.
Он посмотрел на меня.
– Ствол где взял, Рэмбо?
Подмигнул – и пошел к лестнице.
А я остался.
***
Вот что сказать?
Я не знаю, что сказать. Просто, с..а, не знаю. Да и какое право отец имеет учить дочь, если он только что на ее глазах чуть не совершил убийство?
Я никогда ни в чем не ограничивал свою дочь. Я не лупил ее, я не лишал ее чего-то, я вообще считаю, что когда взрослый пользуется своей властью над ребенком, над своим ребенком, чтобы что-то там выместить, доказать, показать – гнусно это. Все эти семейные тираны, – а я имел дело и с такими, – они такие смелые с бабами, с детьми, потому что с мужиками так не могут. Дал такому в грызло – он и поплыл…
Но я всегда боялся… я сам себе не признавался, как я боялся – что Катька вырастет такой же, как ее мать. Я отослал ее в Москву учиться – только чтобы подальше от Крысы, от ее загулов, от ее влияния. Я боялся, что б… ское – это в крови.
И, похоже…
А воровское? Бандитское? Тоже в крови? Я называю Крысу б… и это заслуженно, но я-то – кто? И что, мое влияние на дочь сильно лучше?
Ага. После сегодняшнего – так особенно.
– Чай у тебя есть? – спросил я. – Завари чая.
– Нет у меня чая.
Катерина по крайней мере пыталась делать вид, что ничего не произошло. Конечно, она всё знала про меня. Давно знала. Свыклась с мыслью о том, что папа у нее не такой как все.
Насколько свыклась?
– Как нет? А что же ты пьешь?
– Ну, смузи, например.
– Смузи? Это что такое?
– Ну это… берешь всякое и в блендер.
Я поморщился.
– Кофе хоть есть, или и этого нет?
***
Кофе Катерина сварила. Плохой, правда, но какой есть. Я держал пистолет в руке, и это была самая бесполезная на сейчас вещь в мире. Осознав это, я открутил глушитель и спрятал пистолет за пояс.
– Ты знаешь, кто это? Кто это такой?
Катя кивнула.
– Он рассказал.
– Что он рассказал?
– Что вы друзьями когда-то были.
– А он не рассказал, сколько крови на нем?
– Пап…
– Что?
– Я знаю про… девяностые.
– Ты ни хрена не знаешь про девяностые, доча. Ни хре-на. Этот человек, с которым ты так мило общалась – он убийца.
– Он говорил, что вы друзья.
– Мы не друзья!
Я начинал закипать.
– Послушай, ты знаешь, кто такие заочницы?
– Знаю.
– Нет, не знаешь. В любой зоне – уголовники ради прикола знакомятся с бабами на воле. Пишут им трогательные письма о любви. Некоторые покупаются… не зная, что на каждой зоне есть мастера, которые за пачку чая тебе чуть ли не письмо Онегина к Татьяне накатают. Ларин…
– Па…
– Заткнись и слушай, пока я говорю. Ларин – профессиональный манипулятор. Он еще в молодости был таким, ему ничего не стоило любую бабу развести. Стоит его послушать – и ты человек пропащий. Но он не такой, как говорит. Он – хочет стать вором в законе через мою смерть. Он хочет мне отомстить. Он мстит мне через тебя, а ты ведешься!
– Пап…
– Что?
– Я знаю…
– Что?!
– Ну, про маму.
– Не понял?
– Подожди… – Катя посмотрела мне в глаза. – Ты думаешь, я с ним сплю, что ли?
Эти слова – мне как в лицо ударили.
– А что?
Катя рассмеялась.
– Пап, ты чего? Я знаю, что они с мамой… Ну, что он мамин друг уже давно. Мама сама мне рассказала.
– Когда это было?
Я понял, когда. Когда Крыса ездила в Москву. То есть, она уже тогда знала про Ларина. И не только знала – но и подпустила его к нашей дочери.
Я с самого начала старался вести себя по-человечески к своей бывшей. Но сейчас – если бы она мне сейчас попалась – я бы ее убил. И пофиг, что потом.
Значит, она, тварь, всегда его любила. Любила настолько, что подпустила к дочери, зная, что он смертную казнь получил в свое время за убийство.
С..а рваная. Убил бы – проще было бы.
У…
– Что она еще тебе рассказала
– Ну что вы когда-то вместе…
Катя вдруг поняла, что со мной что-то не то.
– Пап…
Я потряс головой, как будто стараясь сбросить это наваждение… избавиться от этого, как от дурного сна.
– Я не знала, что у вас…
– Катя, послушай меня. Внимательно послушай. Этот человек – враг. Он может казаться хорошим, любезным – но он враг. Он хочет мне отомстить за то, что я сделал… точнее он думает, что я сделал. Я запрещаю тебе с ним общаться. Поняла?
– Может, вам нужно поговорить?
– Ты поняла?! – повысил голос я. – Он – убийца! Его к смертной казни приговорили! Я запрещаю тебе с ним общаться. Поняла?!
– Да, поняла, – с заминкой ответила дочь.
Но она ни хрена не поняла.
Куда же тебя деть-то? От дряни матери. От идиота отца…
Со мной тоже нельзя; я – мишень.
Она ни хрена не поняла. Она ни хрена не знает про девяностые и я ей не смогу объяснить, потому что этого не объяснить. Это можно только пережить, а кто не пережил, тот не поймет. Можно описывать слепому закат над Черным морем, но он все равно не поймет, а если и поймет – то не поверит. Это надо увидеть…
– Пап… может, пойдем куда-нибудь?
Умная у меня доча. Перехватила инициативу. У женщин всегда есть чутье на такие вещи. Мы, мужчины, – думаем, а у них чутье.
– Куда?
– Куда-нибудь.
– Пойдем, – машинально сказал я.
Катя протянула руку.
– Пистолет дай.
Вон ты чего. Я покачал головой.
– Не трогай его. У тебя газеты есть? И пакет какой-нибудь плотный?
– Есть…
– Неси.
***
Пистолет я протер,