— Нет! Не надо! — закричал он, хватаясь руками за скользкие обледенелые бревна, пытаясь перевернуться, чтобы увидеть происходящее внизу. — Оставьте его! Не троньте!

* * *

— Вот и все, — сказал, ухмыльнувшись, Батый.

— Стой! — крикнул Петр, пораженный поступком космача.

Сталь проскрежетала по стали, брызнули на снег холодные искры: две лапы Фрэнка сшиблись — одна поймала другую, не позволив раздавить приготовившуюся к смерти жертву.

— Что еще?! — возмущенно крикнул Батый.

— Происходит что-то странное, — сказал Петр. — Посмотри на Яра.

* * *

Яр дергался и сползал с бревен. Одежда трещала и рвалась, но ему на это было плевать. И на пятиметровую пустоту под ногами ему тоже сейчас было плевать. И на Фрэнка, и на охотников, и на бегущих к частоколу деревенских жителей.

Он свалился кулем в снег. Приподнялся, оглушенный падением, смутно соображающий, мало что видящий, замахал руками, замотал головой:

— Не трогайте его!

Съежившийся Угр был рядом. Яр наткнулся на космача, крепко схватился за его шерсть, полез ему на плечи. Обмякший великан не шевелился, кажется, он уже считал себя мертвым.

— Он спасал меня! — хрипел Яр. — Вы же видели, он меня спас!

Фрэнк сидел перед ними, придерживая одну свою лапу двумя другими. Конечности подрагивали, скребли друг друга стальными пальцами, и казалось, что огромная машина борется сама с собой. Яр сполз с космача и, раскинув руки, двинулся на Фрэнка. Теперь он говорил спокойней, хотя голос его звучал столь же хрипло:

— Он не опасен. Он готов со мной подружиться. Зачем его убивать? Не лучше ли попробовать его приручить? Он может быть полезен. Кажется, он многое способен понять…

Одна из кабин словно треснула. Яр остановился и опустил руки. Он не знал, что еще сказать, хотя какие-то смутные картинки возможного будущего рисовались в его воображении: космач мог помогать в нелегкой деревенской работе, космач мог охотиться, мог защищать селение…

— Почему он не убил тебя? — раздался глухой голос из приоткрытой, источающей тяжелый пар кабины, похожей на расколовшееся куриное яйцо.

За частоколом собирались взволнованные, мало что понимающие люди. Они осторожно, боясь потревожить людоеда, окликали Яра, но тот не отзывался. Он напряженно следил, как вооруженные до зубов охотники, развернувшись цепью, все ближе и ближе подступают к притихшему, скорчившемуся возле неприступной стены космачу.

— Почему он тебя не тронул? — снова спросил Петр, не показываясь из своего убежища.

Яр посмотрел на затемненное стекло кабины, пожал плечами.

— Я спас его, когда застрелил медведя, а он спас меня, когда медведь ко мне бросился.

Яр понимал, что это только лишь часть правды, но что еще он мог сейчас сказать?

Люди за частоколом вдруг загудели, а обвешенные оружием охотники встали в нерешительности. Сзади тихо хрустнул наст, заскрипел, проседая, снег, и Яр обернулся.

Угр ожил. Распластавшись так, что его можно было принять за огромную, брошенную на снег шубу, он медленно полз к Яру. Глаза его были закрыты, и он был похож на сомнамбулу, ощупью пробирающегося к неведомой другим цели. Он и дышал, будто спящий, — ровно и глубоко.

Яр застыл, не зная, чего ждать от великана. Он уже не был уверен в том, что космач не причинит ему вреда.

Угр, зарываясь лицом в снег, подполз к напряженному человеку, растянулся перед ним, осторожно накрыл лапой его ступню, одетую в шерстяной обмерзший носок. Сжал пальцы. И, осторожно приподняв ногу Яра, подсунул под нее свою косматую, изрезанную шрамами башку.

— Угр, — сказал он жалобно. — Угр.

Космач открыл глаза и посмотрел на Фрэнка.

Весну ждали все, а она все равно подкралась незаметно: вечером еще морозец стоял, но глухой ночью на деревню вдруг налетел теплый ветер — почти ураган, — и к утру крыши изб потемнели, отяжелели, напитавшись талой влагой, по перевернутым бочкам и ржавым тазам застучала капель, зажурчали невидимые пока ручьи, буравя в сугробах тоннели, подтачивая ледяную коросту, сковавшую мерзлую почву. Поднявшееся рыжее солнце вдруг пригрело так, что из навозных куч пошел пар, делая их похожими на крохотные вулканы, а вылезшие на теплый свет собаки нестерпимо завоняли псиной. С карнизов рушились сверкающие лавины, ручей вспух, подняв потемневший местами лед, нахоженные тропы сделались лоснящимися и скользкими, будто рыбьи бока.

Яру долгожданная весна не понравилась: она оказалась грязной и зловонной. Но не только это портило ему настроение. Яр был обижен едва ли не на всю деревню — все чаще и чаще приходилось ему выслушивать недобрые слова в свой адрес. Несправедливость обвинений возмущала его: поначалу он спорил, доказывая, что решение оставить космача в живых принимал не он. Он только просил не убивать великана. А решение принимал Петр. С ним согласились и доктор Эриг, и Ларс, и преподобный Гурий Хоб, и даже глава всех охотников Георг. У каждого были свои резоны: помешанный на науке Петр собирался исследовать космача; Ларс, убедившись, что пленник умеет разговаривать на непонятном пока диком языке, предлагал использовать космача для переговоров с сородичами — если те вновь объявятся в этих краях. А охромевший Георг надеялся выдрессированного молодого людоеда, чтобы впоследствии использовать при охоте на крупного зверя.

У каждого из них были свои планы. Но пока космачом занимался один только Яр — на него-то все шишки и валились.

Два раза в день Яр покидал селение и по расчищенной Фрэнком дорожке брел к огромному покосившемуся бараку, с которого — как знал здесь каждый — началась история деревни. Именно это уродливое строение возвели первые бежи, возглавляемые Айваном. Здесь они ютились несколько месяцев, выстраивая рядом то, что впоследствии превратилось в большое, окруженное стеной селение. И когда пионеры перебрались в куда более уютные избы, в неказистом бревенчатом сарае был устроен склад. Потом здесь обитала приобретенная у людов скотина. Потом строение переоборудовали под амбар. Потом начали стаскивать сюда ненужный деревне мусор… А теперь насквозь продуваемый, но еще крепкий барак, изгоем стоящий в сотне метров от защищенного частоколом селения, превратился в тюрьму для единственного пленника.

Яр приносил арестанту еду, доливал в поилку воду, неумело заделывал стенные щели. Ухода космач требовал почти такого же, как куры, за которыми Яр присматривал раньше, так что дело было привычное.

Ларс сдержал свое слово — Яру теперь не поручили никакой работы. Но так вышло, что Яр работой обеспечил себя сам. Он мог бы лежать у печи, грея бока, и никто ему, наверное, и слова против не сказал бы. Но не получалось — стоило чуть поддаться лени, стоило немного задержаться дома, как тут же просыпалась совесть, а в голову лезли докучливые мыслишки: а как там Угр? Проголодался, наверное. Соскучился. Ждет.