– Слушай, ты бы не мог познакомить меня с этой девчонкой, – не дожидаясь, пока Гошка выскажет свое удивление, сказал он ему и оттеснил в сторону от стола.

Гошкино лицо приняло глуповатое выражение, и он вовсе растерялся, когда оглянулся туда, куда показывал глазами Андрей.

– Час от часу не легче, ты что, дерябнул сегодня? – хмыкнул Гошка, обретая уверенность, и посмотрел на него откровенно шальными глазами. – А сам не можешь? Придется познакомить, – и добавил: – Только чур, после не обижаться, я тут ни при чем, сам напросился. Ну ты даешь, – протянул он насмешливо, с подковыркой и повел в зал.

– Привет! – небрежно поздоровался он с девчонкой, на большее его не хватило, и Гошка отрекомендовал: – Мой друг Андрей, прошу любить и жаловать!

И тут же отступил за плечо Андрея, оставив его один на один с девушкой, и, казалось, даже оттуда жег спину насмешливым взглядом.

Там, на берегу, она казалась ему совсем девчонкой, здесь же перед ним стояла в нарядном платье красивая и взрослая девушка. Андрей оробел от такой перемены и, понимая всю нелепость своего положения, выдавил:

– Как тебя зовут?

– Полина, – услышал он ее голос, и имя это певуче прозвучало в нем.

«Полина», – повторил он про себя, чувствуя, как исчезает скованность. И она заметила в нем перемену, улыбнулась, в глазах мелькнули искорки веселого и солнечного утра, похоже, ее эта встреча не удивила. Андрей спросил Полину о чем-то еще и ужаснулся чепухе, которую несет. Она отвечала, но оба они чувствовали, что говорят не о том, но не могли по-другому, слишком много было вокруг любопытных глаз.

– Уйдем отсюда, – набрался наконец смелости Андрей.

Они вышли на улицу, ночь спрятала их лица, оба молчали и все убыстряли шаг, словно торопились уйти от клуба.

– Отчего я раньше не встречал тебя в поселке? – спросил Андрей.

– Раньше и тебя здесь не было. Я почти каждое лето провожу здесь, в прошлое только не удалось побывать. Ты ведь год назад сюда приехал, – удивила она его осведомленностью и тут же перевела разговор на другое: – Вот не думала-не гадала, что кавалер найдется, будет кому до дома проводить. И вообще, куда мы так бежим?

Теперь, когда появилась причина – проводить девушку до дома, – Андрею стало легче и увереннее. И разговор потек плавно, пока вдруг не споткнулся.

– А я ведь все знаю про тебя, – улыбнулась в темноте Полина. – Ты – егерь Андрей Братко, работаешь вместе с моим дядей Родионом Петровичем.

Сказала она это в тот момент, когда они поднимались по узкой каменистой тропке, петлявшей по отвесному берегу моря, и Андрею легче было бы сверзиться вниз, чем такое услышать. В одно мгновение понял он, отчего это Гошку взяла оторопь, и тут же вспомнил апрельский вечер, проведенный в доме старшего охотоведа. «Вот так Темников, как в воду глядел, обещая познакомить с племянницей», – защемило сердце.

– Ну что же ты, кавалер, поскучнел? – насмешливо спросила Полина. – Из окон дома как на ладони видно, кто по тропке ходит, углядел дядька, что пересеклись наши дорожки. Все о тебе выложил…

– Так и уж все? Что же он мог обо мне тебе рассказать? – хрипло переспросил Андрей.

– Как что: человек ты дикий, необъезженный, живешь как отшельник, кроме своей тайги, ничего не видишь, вернее – дальше своего носа, – очень похоже передразнила она Темникова.

– Так и сказал?

– Так и сказал, не сама же я придумала. Добавил еще, чтобы держалась от тебя подальше, не объяснил только почему.

– Странно, – задумчиво произнес Андрей.

– Ничего странного, человек ты чужой, приехал – уехал, душа – потемки…

– Да не о том я. Чего ж ты дядю не слушаешься, раз он у тебя такой умный и рассудительный? – холодно спросил Андрей. – Схвачу тебя да утащу в свою берлогу.

– Напугал. Какой из тебя злодей? – не замечая резкости, медленно сказала Полина. – Это ведь я тебя первой на берегу приметила. Не знаю, как объяснить, но что-то толкнуло меня за водой пойти, когда бочки полные, – вовсе уж странно договорила она, и слова эти обожгли грудь.

Андрей пытался разобраться, как же все это случилось: разговор с Темниковым, встреча с Полиной и, главное, – почему лишь кольнул осколок пережитого и тут же затушевалась боль, уступила место непривычной размягчающей силе.

– Как бы тебе, Полина, объяснить наши отношения, – запнулся он.

– Не надо мне ничего объяснять. В своих мужских делах разбирайтесь сами, – попросила она, и стерлась неловкая минута. Андрей благодарно улыбнулся ей в темноте, подумал: в самом деле, стоит ли вспоминать рядом с красивой девчонкой о плохом?

– Все, забыли об этом, – зачеркнул он разговор. – Я ведь в самом деле одичал в тайге, на днях иду по просеке, слышу, кто-то говорит, оказалось, сам с собой беседую. Ты лучше о себе расскажи.

– И рассказывать-то нечего. Живу в городе, учусь в институте, в педагогическом, перешла на последний курс, маменькина-папенькина дочка, как у нас говорят. Что еще? Ухажера вот завела… – тихонько засмеялась она. – Ну вот мы и пришли, – неожиданно остановилась она у калитки и повернула тяжелое кольцо.

– До свидания, – растерянно сказал Андрей.

– До свидания, раз ты его мне назначаешь, – ответила она лукаво.

Калитка распахнулась, свет от незапертых ставнями окон упал на ее тонкое лицо, захлопнулась, и тонкие каблучки застучали по деревянному настилу. Странное желание возникло в Андрее: открыть чужие окна и двери, выпустить на волю свет. Он повернулся и пошел к себе. Остро пахли травы, плескались в темноте волны, гулко стучал под горой движок дизельной электростанции.

Андрей шел, улыбаясь в темноте, будто предчувствовал, что теперь каждое утро будет начинаться для него с праздника. Шел и пытался понять себя, людей, к которым в своем новом состоянии мог бы прийти. Но находил то Темникова, от которого надо бы бежать куда глаза глядят, то Спасибо и его мать, впустую расходующих свою жизнь, то Гошку с его талантами добывать рыбу и продавать тоже. В одинокой ночи он трезво и отстраненно оценил весь ужас своего положения: как так случилось, что понемногу стал он терять жалость и сострадание к окружающим его людям? Он вроде и не жил теперь среди них, не понимал и не принимал их забот: пьют – и пусть пьют, крадут – пусть крадут, лгут – пусть лгут. Отчего все это происходило – понять он не мог, ускользал смысл.

Скрыться от мерзостей жизни, как он пытался наивно сделать в пылу мальчишеских страстей, спрятаться в тайге, понимал он сейчас, было по меньшей мере глупо. Забившись в угол и поглядывая оттуда на мир, существовать можно было, жить – нет, ибо жизнь эта превращалась в спячку, нельзя было стряхнуть оцепенение.

Андрей стиснул зубы, далеко был он сейчас от Полины, лишь единожды мелькнуло, слабо тронуло: зачем возвращаться, зачем мучить себя призраками. Какая-то беда, какое-то лихо скапливалось вокруг, насыщало грозовыми разрядами воздух. Одолеть эту беду в одиночку Андрей не мог, а поддаться, подстроиться не хотел, для этого нужно было сломать в себе то последнее, что еще держало его, не позволяло пасть: начать куролесить, играть в поддавки, в палочки-выручалочки и все более и более катиться вниз.