135

Неуклонно возраставший интерес Тарковского к средневековой Японии как раз и был вызван тем, что японцы остро ощущали, что всякая вещь (а не только человек) причастна абсолюту, каждая вещь обладает своим дао. Скажем, средневековый японский театр Но создавал не развлекаловки, а спектакли-мистерии – в качестве посредников между земным и небесным опытом. Целью спектаклей было создание кругооборота, состоявшего из трех стадий: приятие, уловление сокровенной красоты (югэн) из космоса; претворение этой мистически триединой (эстетика, этика, дух) красоты в образы, приемлемые для человеческого восприятия; возвращение ее с благодарностью космосу. И каждый из этих этапов был этапом творческим. И без первого были невозможны все остальные.

136

Здесь очевидное ощущение ментальной синхронности русского XV века и японского.

137

«Выродок в лоне западной культуры», – как его назвал однажды Тарковский.

138

Тот, кто внимательно еще раз посмотрит эти сцены, не сможет не поразиться парадоксальнейшему характеру этого «соблазнения» и затем «соития». Здесь очевидна магически-христианская подоплёка, соединение как бы несоединимого, здесь явные черты возврата к некоему древнему забытому ритуалу.

139

Вот почему массовое бегство женщин в интеллектуально-брутальную парадигму мужского измерения представлялось Тарковскому предательством, чреватым еще невиданными катастрофами.

140

Вот как, например, описывает одну из древних брахманических традиций Ю. Эвола: «Жена, связанная с мужем таинством, выступает как «богиня дома» и изначально участвует в культе и ритуалах совместно с мужем. Она посвящена жертвенному пламени. И медитировать на нее следовало как на огонь. Сами супружеские отношения подчинялись разработанному ритуалу – аналогичному жертве огню. Говорили так: «Знающий жену как форму огня достигает освобождения». В «Cathapata-brahmana» женщина говорит: «Если ты относишься ко мне как к жертвеннику, то какой бы благодати ни возжелал, обретешь ее мною». Соитие с женщиной рассматривается по аналогии с жертвоприношением сомы, а каждая часть ее тела при этом – как имеющая космические аналоги… В другом традиционном тексте все фазы полового общения рассматриваются как священнодействие…»

Ссылок на целительную силу сакрального эроса в «мировой библиотеке» вполне достаточно. Вспомним хотя бы даосов, посягавших благодаря этому даже на бессмертие. А тот же Ю. Эвола приводит любопытный факт из жизни ка-баллистической секты «саббатиан», основанной Я. Франком: «В кругах, близких к этой секте, распространено эзотерическое толкование «прихода мессии», который они понимают не как историко-политическое коллективно-национальное явление, но как внутреннее пробуждение, озарение на пути к Вышнему. Специфически сексуальный момент здесь состоит в том, что женщине вменяется мистическая сила мессии – соединение с ней дает пробуждение и спасение. Франк особо подчеркивал: «Я говорю вам, что евреи столь несчастны потому, что ждут прихода Спасителя, а не Жены».

141

Цит. по: И. И. Рубанова. Тарковский и Вайда: некоторые сопоставления // Киноведческие записки. М., 1992. № 14.

142

Андрей Тарковский. Мартиролог. Дневники 1970–1986. Международный Институт имени Андрея Тарковского. 2008.

143

Кстати, вот что писала в кратком предисловии к немецкому первоизданию «Мартиролога» сама вдова, объясняя мотивы, по которым она решилась согласиться на публикацию дневников, писавшихся Тарковским, конечно же, без оглядки на возможного читателя: «…Впоследствии меня укрепило в этом решении еще и другое обстоятельство: после смерти Андрея появились многочисленные статьи и «воспоминания» самоявленных «друзей» и «учеников», либо искажавших истину, либо попросту ее фальсифицировавших. И не в последнюю очередь ради этой «действительной» правды я посчитала уместным позволить Андрею разговаривать с читателем своим собственным голосом, своим языком. Перед смертью Андрей не раз говорил мне: “Если бы только я был уверен, что не буду забыт, уход из жизни не испугал бы меня”. Есть художники, которые, живя в мире, где духовные ценности уже не являются ценностью, продолжают быть трансляторами истины и меры вещей. Они, подобно Андрею, всю жизнь несут на себе эту тяжелую ношу. И за это мы и должны быть им благодарны».

144

Говорить о взвешенности и «объективности» таких оценок было бы наивно: разумеется, они вполне сознательно максимально субъективны, ибо выполняют в дневнике психотерапевтическую для автора роль. Позднейший фильм М. Хуциева «Бесконечность» (это своего рода приобщение к братству сталкеров, где флюиды Тарковского вполне ощутимы) как раз и подтверждает, насколько недооценивал Тарковский возможности «очеркового» метода и «импрессионистичности» самой личности Хуциева.