– Вы тоже провели то лето в Сарасоте?

– Я пробыл с семьей всего пару недель: одну – как только мы туда приехали, и последнюю, накануне отъезда. Лето перед Мясорубкой выдалось довольно нервозным, поэтому никто не отпустил бы меня из Чикаго на такой долгий срок. Но Долорес связывалась со мной по видеосету дважды в день, и я постоянно был в курсе того, как проходит их отдых.

– Раньше я считал, что такой одиозный человек, как вы, синьор Аглиотти, наверняка является в семейной жизни тем еще деспотом. Однако, глядя на ваших жену и сына, я убеждаюсь, что они совсем не похожи на забитых и запуганных людей. Скажите, как вообще Долорес относилась к вам: любила или все-таки боялась?

– Сомневаюсь, что она вышла за меня замуж по любви. А если и боялась, то самую малость. Долорес выросла в бедном квартале Сан-Хуана, в Пуэрто-Рико. Когда ей исполнилось шестнадцать, отчим продал ее в местный бордель, где она провела почти пять лет, пока однажды я не прибыл к ее хозяину с посланием от близкого друга моего capo и не разнес этот притон до основания. Некоторым оставшимся без работы симпатичным девочкам из того заведения, в том числе и Долорес, было предложено перебраться в Чикаго – грудастые пуэрториканки на севере всегда пользовались спросом. Мне поручили эскортировать их через всю страну и смотреть, чтобы они ненароком не разбежались по дороге. От Пуэрто-Рико до Мичигана путь неблизкий, и у меня было время узнать поближе всех моих подопечных. Так мы с Долорес и познакомились… Вряд ли я влюбился в нее, но было в ней нечто такое, что заставляет вас все время думать об этой женщине и желать встретиться с ней снова и снова…

– О, я вас прекрасно понимаю, – кивнул Платт, взирая на загорающую у моря стройную пуэрториканку. – Ведь когда-то я писал стихи как-никак.

– У нас с Долорес были странные отношения, – продолжал Тремито. – Она с детства натерпелась столько унижений, что, когда я предложил ей жить вместе, а потом и пожениться, она восприняла это прежде всего как избавление от той мерзости и насилия, в которых ей пришлось провести свою молодость. Рядом со мной Долорес никто и пальцем не посмел тронуть, и она этим гордилась. А когда родился Серджио, она была просто без ума от счастья, поскольку даже не верила, что вообще сможет когда-нибудь иметь детей. И еще Долорес знала, что может забрать сына и уйти от меня, как только решит, что жизнь с палачом стала для нее невмоготу. Я дал ей слово, что в этом случае не стану преследовать ее и мешать ей устраивать для себя и Серджио новую жизнь. Долорес была молода, красива и вполне сумела бы подыскать себе хорошего мужа, а Серджио – отца, который подарил бы ему достойное будущее. Но она не ушла, мистер Платт. Уж не знаю почему, но не ушла и была со мной до самой своей смерти. Может, не поверила мне и действительно боялась моей мести, а может, между нами и впрямь было что-то похожее на любовь… Но так или иначе, я хотел бы отплатить Долорес тем же. Верность за верность – полагаю, это правильное решение.

Доминик указал на жену и сына, выглядевших так же, как в ту первую неделю их отдыха в Сарасоте – именно один из таких дней и воскресил сейчас в памяти Аглиотти.

– Что вы имеете в виду? – Морган озадаченно нахмурился.

– Помнится, вы сказали, что все люди, порожденные в Терра Олимпия моими воспоминаниями, являются полноценными живыми людьми. Разве не так?

– Разумеется, так. Я – твердый сторонник этой точки зрения и не собираюсь отказываться от своих слов, тем более что им имеется ряд убедительных доказательств.

– Вот и прекрасно. Значит, вы-то мне и поможете.

– Каким же образом, позвольте полюбопытствовать?

– Неужели не догадываетесь? – удивился Тремито. – Ведь вы – один из самых гениальных на планете специалистов по работе с М-эфиром…

– Ну… я не стал бы говорить так громко: «самый гениальный»… – смутился креатор, хотя по выражению его лица было заметно, что он явно польщен похвалой, прозвучавшей из уст не абы кого, а самого Мичиганского Флибустьера.

– Погодите, мистер Платт, не перебивайте!.. Я, конечно, в ментальных технологиях профан, но полагаю, что любой созданный в М-эфире мир возможно каким-то образом сохранить. Чем вот этот мир… – сицилиец обвел рукой пляж, – отличается от прочих М-эфирных миров, созданных вами в Терра Олимпия? На мой взгляд, абсолютно ничем. Так окажите мне услугу: сохраните его где-нибудь в уголке своего архива специально для меня, а я буду иногда захаживать к вам, чтобы просто побыть немного со своей женой и сыном. Не нужно сохранять слишком многого – оставьте лишь ту часть Сарасоты, которая видна с этого пляжа, и пусть первая неделя, которую мы провели на побережье втроем, длится бесконечно. Пусть воскресный вечер последнего дня этого цикла плавно переходит в ночь уже прожитого нами понедельника, а Долорес и Серджио просыпаются утром, забыв о минувшей неделе и думая, что приехали сюда лишь несколько часов назад. И разумеется, чтобы я имел возможность играть с собственным сыном, а с женой… ну вы понимаете… чтобы тоже… как раньше…

Тремито запнулся, ощутив неловкость перед собеседником. Нечто подобное произошло с ним в тот день, когда после пережитого на себя покушения он очнулся на вилле дона Сальвини, узнал, что Серджио и Долорес погибли, и выслушал рассказ старушки-сиделки о том, как она сберегла для него его будущий талисман, который врачи пытались отобрать у бессознательного больного. Аглиотти так и не поблагодарил ту женщину за ее чуткий поступок. Тогда он едва ли не впервые в жизни почувствовал себя обязанным абсолютно незнакомому человеку, и это непривычное чувство вызвало у сицилийца глухое раздражение, ибо он страсть как ненавидел быть обязанным посторонним людям. Аналогичное раздражение Тремито ощущал и сейчас, когда был вынужден просить Моргана об услуге.

– Сделайте так, как я прошу, мистер Платт, и клянусь, вы получите от меня воистину королевский подарок, – добавил Доминик после непродолжительной паузы. – Такой подарок, за который любой из тележурналистов или газетчиков будет готов, не задумываясь, продать душу Дьяволу.

– А именно? – попросил уточнения креатор.

– Обещаю передать вам в распоряжение всю память Мичиганского Флибустьера. Всю без остатка. И те воспоминания, какие вас интересуют, и те, о каких вы даже не подозреваете. Вы получите шанс увидеть воочию такие мерзости, какие, если их обнародовать, неделями не будут сходить с первых полос газет.

– И все это богатство я получу только в обмен на то, что вы от меня просите? – переспросил Морган.

– Да, – без колебаний подтвердил Доминик, глядя на жену, ведущую сына за руку по кромке прибоя. Ленивые теплые волны лизали ноги Долорес и Серджио, что повергало последнего в несказанный восторг. – Только за это, и ничего больше.

– Что ж, я понял вас, синьор Аглиотти, – кивнул Платт, а затем поднялся со скамьи, сделал в задумчивости несколько шагов в сторону моря, после чего решительно обернулся и, опершись на трость, продолжил: – Предложенная вами сделка мне нравится, и я в силах выполнить ваши условия. Все, кроме последнего, уж извините. Видите ли, М-эфирный квадрат с бесконечным временным циклом, который я создам по вашему заказу, будет основан не на фантазиях, а на воспоминаниях, а эти ментальные субстанции, как я вам уже говорил, обладают немного отличной структурой. У последних она более целостна и не позволяет подключаться к ним, как к обычным квадратам, в режиме активного пользователя. Иными словами, вам будет позволено лишь наблюдать за женой и сыном, как сейчас, и не более. С фантазиями все было бы гораздо проще – их структура пластична и легко подвергается преобразованиям. Единственное, что Терра Олимпия может безболезненно внести в ваши воспоминания, это статистов, в чем вы имели возможность убедиться на примере мнемореставрации Чикаго вашего детства. Статистами я могу заполнить этот пляж так, что здесь яблоку будет негде упасть, а вот позволить вам поиграть с сыном, увы, бессилен. Поэтому решайте сами, устраивает ли вас роль обычного наблюдателя или мы забываем об этом разговоре и возвращаемся к тому, с чего начали, – к фрагментарному экскурсу в ваше бурное прошлое.