Боль стала настолько невыносимой, что мне пришлось волей-неволей опуститься на колени, поскольку я был не в состоянии бороться с предательской слабостью в ногах. Сколько времени займет у Людвига перекачка данных, я не знал, но предполагал, что процедура не затянется надолго. Разве только «братишка» нарочно втерся ко мне в доверие, обманув насчет побега, чтобы добраться до моих воспоминаний. Обрести их было для Людвига все равно, что Робинзону Крузо вдруг отыскать у себя на острове набитый книгами шкаф. То есть разжиться лучшим в мире средством от скуки – главным проклятьем того, кто был не по своей воле отлучен от цивилизации и испытывал жуткий информационный голод.

– Ты в порядке? – обеспокоенно поинтересовалась Викки, видя, какие усилия я прилагаю, чтобы не заорать во все горло, как орал совсем недавно, когда макаронники выламывали мне суставы.

– Вш-шо отлиш-шно! – прошипел я сквозь стиснутые зубы, хотя колотившая меня судорога свидетельствовала об обратном. – Щ-щейчас пройдет…

Наше крепкое братское рукопожатие длилось еще как минимум пару минут, по истечении которых Людвиг извлек наконец из меня свои иглы и отпустил мое запястье. Однако, разжав клешню, он так и остался стоять с вытянутой вперед конечностью, словно в аккумуляторах, питающих его сервомоторы, иссяк заряд. Кое-как отдышавшись и придя в себя, я поднялся на ноги и, заметив, что робот впал в несвоевременную прострацию, обратился к нему с вопросом:

– Ну что, братишка, как все прошло?

Людвиг не ответил, так и продолжал стоять неподвижно с вытянутой рукой, подобно скульптуре какого-нибудь авангардиста. Я повторил вопрос, но результат оказался тот же.

– Похоже, «завис», – констатировала факт Виктория. – Хотела бы я знать, какие из твоих воспоминаний повергли в ступор этого «терминатора». А ну посмотри, может, найдешь где-нибудь на нем кнопку экстренной перезагрузки.

Никаких кнопок я, естественно, искать на роботе не стал, а решил как следует его потормошить. А если и это не поможет, тогда стукнуть ему кулаком по шлему; негоже, конечно, поднимать руку на старшего братца, но что поделаешь – время-то идет. Но едва я собрался претворить задуманное в жизнь, как Людвиг все-таки очнулся и избавил меня от необходимости заниматься рукоприкладством.

– Анабель… – произнес он, словно смакуя на вкус сладкое имя моей… то есть теперь уже нашей бывшей возлюбленной. – До чего же приятно снова ее увидеть… А знаешь, как эльфийская волшебница она нравится мне куда больше, чем загадочная прорицательница, какой Бель была в Терра Нубладо.

– Мне тоже, – поддержал я ностальгирующего моими воспоминаниями робота.

– Ты даже представить не можешь, брат, как тебе чертовски повезло, – завистливо подытожил он. – Уж поверь человеку, который семь лет намертво вплавлен в кусок скрипучего железа… Так значит, это отец Анабель – наш старый приятель Патрик Мэддок – скопировал втихаря твой М-дубль, прежде чем уволился из «Терры», а потом создал для тебя и своей дочери маленький уютный мирок на базе того древнего сказочного симулайфа… Выходит, мы с тобой заблуждались, считая Патрика бессердечной сволочью… Что ж, занятный финал истории. Я рад, что Анабель сумела в конце концов порвать с миром иллюзий и вернуться в реальность. Надеюсь, ее ребенок вырастет здоровым и счастливым… Жаль, ты не сможешь передать мне амулет, который хранишь у себя в Храме на память о Бель. А мне так хотелось бы вдобавок к твоим воспоминаниям получить и эту маленькую безделушку.

– Ты получишь ее, как только я выкуплю тебя у Платта, – пообещал я. – Дай только срок разобраться с насущными проблемами, и увидишь – все образуется. Мы еще погуляем с тобой по Бульвару, когда перезапишем наш загрузочный код в нормальный человеческий М-дубль.

– Забудь об этом, брат, – невесело отмахнулся Людвиг. – То, что я собираюсь сейчас сделать, станет последним делом в моей трижды проклятой жизни. В свое время Платт доходчиво разъяснил мне, что случится, если я хотя бы раз ослушаюсь его приказа. Один такой проступок, и загрузочное досье Арсения Белкина будет уничтожено. А Морган свое слово держит, не сомневайся. Когда-то он заложил в меня столько ограничительных директив, что сегодня, наверное, и сам не помнит, какая из них за что отвечает.

– Погоди, брат, не торопись! – не на шутку встревожился я. Перспектива вновь потерять только что обнаруженное собственное досье, причем уже безвозвратно, меня совершенно не прельщала. – Зачем вот так, бездумно, рубить сплеча? Танатоскопированные досье, они ведь как нервные клетки – не восстанавливаются. Давай еще хотя бы пять минут обмозгуем это дело! Может быть, вдвоем нам удастся найти оптимальный выход из нашего дерьмового положения. Ты же нарушил приказ, доставив меня сюда, и ничего – пока жив и здоров. Значит, и тут возможно выработать какой-нибудь компромиссное решение.

– Твое появление в Поднебесной – это не нарушение приказа, а всего лишь не оговоренная с хозяином моя служебная инициатива, – отрезал Белкин Первый. – Такое в моей работе иногда допускается. Но только не в случае с саботажем вашей транспортировки адресату. Здесь правила очень строгие и бескомпромиссные. А выход у нас один, брат: ты возвращаешься в Менталиберт и продолжаешь жить, а я возвращаюсь в небытие. Разумеется, я прекрасно тебя понимаю: встретив меня, ты обрел надежду на бессмертие и практически тут же ее утратил… Но рассуди трезво, у кого из нас двоих действительно есть в жизни смысл? Неужто будет справедливо, если ты – свободный человек – сгинешь в Черной Дыре без права на воскрешение, а я продолжу коптить здесь небо, прислуживая этому ублюдку, витающему в своих безумных грезах? А так, брат, у тебя останется пусть одна-единственная, зато полноценная жизнь, которой ты будешь дорожить, как той настоящей жизнью, какой лишился почти полвека назад… Ладно, не будем больше терять времени. Был рад с тобой повидаться, и спасибо за лучшую ностальгическую минуту в моей жизни, которую ты мне подарил. Прощай, брат…

– Нет-нет, постой!.. – не унимался я, но Людвиг больше меня не слушал. Он обхватил клешней крайний прут решетки и провернул его в пазах примерно на пол-оборота. После чего быстрыми привычными манипуляциями проделал то же самое с четырьмя соседними прутьями. Где-то за стенами карантинного блока раздалась аритмичная серия щелчков, словно некто вращал там колесо старинного сейфового замка, набирая на нем нужный код. Судя по звукам, замок тот был весьма внушительным. Вслед за этим задняя стена нашей камеры пришла в движение и начала перемещаться со стремительной скоростью. Мы как будто сидели в большой коробке без одной боковой стенки, а тот, кто нас туда загнал, перекрыл выход плоской крышкой и теперь водил ее по кругу, притирая для лучшего прилегания к торцам стенок. Крышка обладала изрядной шириной и к тому же походила на лоскутное одеяло, сшитое из клочков материи всех мыслимых и немыслимых оттенков. Перед нами мельтешил такой цветовой хаос, что, будь я эпилептиком, уже через полминуты забился бы в припадке. Перегородка двигалась относительно закрытого ей проема вверх, вниз, вправо, влево, а также по диагоналям, меняя курс с непредсказуемой частотой. Порой в калейдоскопе цветов мне виделись мельком различные объекты: горы, моря, современные города, старинные замки. Все они накладывались друг на друга, как тасуемые карты, и лишь усугубляли безумие, творившееся от нас на расстоянии вытянутой руки.