– С ними надо поступать как с самыми заклятыми врагами, – понизив голос, промолвил французский генерал, – и хотя время дворцовых переворотов кануло в Лету, мы с вами должны, не вмешиваясь во внутренние дела царского двора, всячески поддерживать великого князя Николая Николаевича. Он еще не раз сослужит нам хорошую службу. Кроме всего прочего, этот русский богатырь-боярин недолюбливает своего племянничка-императора и ненавидит его жену Алису с ее довольно темным окружением. Вот на этом-то и надо разыграть нашу российскую карту.

– Предложение заманчивое, – задумчиво промолвил Джилрой, – но я готов разыграть русскую карту лишь при условии, что у нас на руках козыри будут разделены поровну, – многозначительно добавил он.

– Я понимаю вас, – ответил де Ля Гиш, – но дальше развивать эту тему опасно. Встретимся после обеда вон там. – Он показал на виднеющуюся в окно золотящуюся на ветру березовую рощу.

От всего услышанного у Баташова кровь ударила в голову. Сначала он порывался встать и раздать поочередно пощечины и вызвать на дуэль обоих союзников, с таким высокомерием и презрением относящихся к России и ее христолюбивому воинству, ценой огромных потерь заслонивших далекий Париж, да что Париж, всю Францию от позора и порабощения жестокими тевтонами. Лишь огромным усилием воли, закаленной в борьбе с тайными и явными врагами, он заставил себя сдержаться. Только желваки заиграли на его покрасневшем от гнева лице, вызвав у сидящего напротив Юдина явное удивление и сочувствие.

– Вам плохо, Евгений Евграфович? – оторвавшись от трапезы, озабоченно спросил он.

– Да, Ярослав Дмитриевич! – понизив голос, взволнованно ответил он. – Мне так плохо, что хочется побыстрее отсюда выйти, чтобы больше никогда не видеть этих свиных рыл, – указал он взглядом на мирно доедающих пожарские котлеты союзников.

– Простите, господа, – извинился перед офицерами, Юдин, – Евгению Евграфовичу отчего-то нехорошо, – и, взяв под руку Баташова, он вместе с ним поспешил к выходу.

Только вдохнув полной грудью по-осеннему влажный и прохладный воздух, пахнущий преющими листьями, Баташов начал понемногу отходить от праведного гнева.

– Ярослав Дмитриевич, пойдемте, что ли, ко мне, – предложил уже спокойным, умиротворенным голосом Баташов, – кажется, Варвара Петровна мне упаковала кое-что на дорожку.

Прикрыв наглухо дверь, Баташов подробно пересказал Юдину подслушанный им разговор союзников.

Поморщившись, словно от зубной боли, Юдин, глубоко вздохнув, убежденно сказал:

– Этим христопродавцам вновь неймется. Это и понятно, ведь Европа никак не может забыть побед русского воинства под предводительством Суворова и Кутузова, поставив себе целью ослаблять ее мощь любыми средствами. Вся новейшая история говорит об этом. Как только Россия начинает подниматься после очередной своей кровопролитной победы на ноги, бывшие и настоящие союзники, не дожидаясь, пока она станет сильнее их, вновь вовлекают ее в войну. Так было! Так будет всегда! Такова доля сильных духом! – глухо произнес пророческие слова пехотный генерал.

Баташов хотел ему возразить, но не стал. Уж больно похожи были его слова на правду.

Достав из походного чемодана бутылку коньяка, он разлил золотистую влагу в две серебряные чарочки, которые всегда возил с собой и, взглянув в глаза своему давнему и любимому товарищу, грустно произнес:

– Давайте выпьем просто так, не чокаясь и не произнося тосты. Мне за сегодняшний день так опостылела праздная говорильня, что охота податься куда подальше, в самый глухой монастырь братьев-молчунов.

Юдин понятливо кивнул головой и, не произнося ни слова, опрокинул стопку в рот. За ним опорожнил свою посуду и Баташов. Так они сидели за столом, попивая коньяк словно водичку, до самого вечера. И только когда в стоящем напротив поезде великого князя зажглись огни, они распрощались. Генерал Юдин, назначенный командиром армейского корпуса, убывал вечерним поездом в расположение своих войск.

Решив прогуляться перед сном, Баташов направился вдоль железнодорожной насыпи с замершим там поездом великого князя в сторону березовой рощи. Вокруг было тихо, только слышна была перекличка лейб-казаков из охраны его высочества. Проходя мимо походного храма, Баташов, заглянув в открытую настежь дверь, увидел у иконостаса страстно отбивающего поклоны протопресвитера армии отца Шавельского. От вида этого у него выступили на глазах слезы умиления.

«Вот, наверное, единственный в Ставке человек, страждущий за всю армию, за всех ее больших и малых начальников, причастных и совсем не причастных к трагическому исходу сражения…» Ему неожиданно захотелось припасть к руке этого обреченного саном страдать и молиться за всех человека. Перекрестившись, генерал шагнул внутрь православного святилища. Услышав за спиной шаги, отец Шавельский встал с колен и обернулся.

– А-а, это вы, Евгений Евграфович! – обрадованно воскликнул он. – Я искренне рад видеть вас в храме. Исповедоваться пришли?

– Нет, ваше преосвещенство. Сейчас я к исповеди просто не готов, – виновато промолвил Баташов, – может быть позже, – добавил он, целуя руку, осенившую его крестным знамением.

– Это вы, батенька, зря, – мягким, доверительным голосом промолвил священник, – вижу, и вы сегодня не в духе. А знаете, перед отъездом в армию у меня побывал Ярослав Дмитриевич. Пришел он ко мне какой-то смурной, словно в воду опущенный, а после исповеди ушел просветленный и, как всегда, неунывающий.

Баташов после этих проникновенных слов невольно улыбнулся.

– Вот и вы, зайдя в божий храм, под сенью лучезарных ликов святых земли Русской словно и в самом деле в раю побывали. На ваше чело, я вижу, снизошла благодать Божья, – благодушно промолвил отец Шавельский.

– В этом нет ничего удивительного, – задорно промолвил Баташов, чем поставил священника в тупик.

– Я же родился в трех верстах от Рая! – углубил он искреннее удивление святого отца.

– Не богохульствуйте, сын мой! – строго сказал отец Шавельский.

– Я говорю вам чистую правду, – глядя в построжевшее лицо протопресвитера, промолвил Баташов, – просто имение, где я появился на свет, находится в трех верстах от железнодорожной станции Рай.

Услышав это, священник облегченно вздохнул.

– Неисповедимы пути Господни, – обрадованно воскликнул он, – только вы, Евгений Евграфович, больше никому об этом не говорите.

– Почему?

– Могут не так понять. Ведь не всем дано познать вечную человеческую душу…

– Благословите, святой отец!

– Благословляю во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь! – Отец Шавельский трижды перекрестил генерала.

Одухотворенный благословением протопресвитера, Баташов направился дальше. Поравнявшись с вагоном главнокомандующего, он услышал доносящиеся из салона крики «ура» и довольно неожиданное для Ставки верховного главнокомандования российской императорской армии звучание республиканской «Марсельезы».