Старшие мальчишки держались поодаль, не желая участвовать в пиратстве, но потом подошли и предложили нам резные фигурки из дерева. Миссис Браун взяла одну из них и задумчиво повертела в руках. Это были изображения древних воинов в сложных головных уборах, напоминавшие моего обсидианового божка. Широколицые косоглазые статуэтки поразительно походили на изготовивших их мальчишек. Миссис Браун заплатила мастеру сколько он просил, — немногим более, чем стоил нам шантаж. Удачный день для юношей, которые зарабатывают на камнях и костях своих предков.

По площади неподалеку от нашей квартиры каждый вечер гуляет кругами толпа. Медленно бредут влюбленные, переплетя пальцы. Семейные пары вышагивают рука об руку; за ними, точно плоты на веревке за кораблем, тянется детвора. Никто не ходит в одиночку. Даже торговцы, сидящие на табуретах вдоль периметра, работают сообща, кивают потенциальным покупателям, словно швейная машинка, протыкающая иглой ткань.

— Вот так и мы на Исла-Пиксол, — сообщил я миссис Браун. — Матери нравилось описывать круги по площади. Разумеется, если она была в новом платье.

Миссис Браун в кокетливом голубом берете разделывала жареную рыбу; поздний ужин после целого дня в пути. Жизнь на площади только пробуждалась. Двое мужчин прикатили огромную деревянную маримбу к столикам и сняли с инструмента чехол, готовясь играть.

— Вы здесь дома, — ответила она. — Приятно видеть. Вам это на пользу.

— Сомневаюсь, что хоть где-то я дома.

— Просто вы беспокойный человек, — заявила она и ножом отодвинула хрустящую рыбью голову и хвост на край тарелки. — Я всегда знала, что вы из Мексики; вы нам рассказывали об этом в пансионе у миссис Битл. Но, видите ли, мы полагали, что вы просто застенчивы. Как-то не приходило в голову, что где-то есть страна, в которой вы можете подозвать официанта на его языке или сказать: «Смотрите, сейчас будет танец со шляпами» — и начнется танец. Я понимаю, это звучит глупо.

— Вовсе нет. Вы отдавали себе отчет, что я иностранец, но не представляли страну, откуда я родом.

— Пожалуй, так и есть. Вы знали, что здесь за жизнь, а я понятия не имела. Разумеется, я читала «Джиогрэфик», но как-то не задумываешься, что за каждым рассказом скрываются реальные люди из плоти и крови, которым известно что-то, чего ты не знаешь. Хотя, конечно, это тоже звучит глупо.

— Нет, что вы. Мне кажется, таковы все люди. Пока сами где-нибудь не побывают.

— Мистер Шеперд, я благодарю свою счастливую звезду и вас за то, что мне удалось попутешествовать.

Миссис Браун сложила руки на коленях, выпрямилась и принялась с любопытством оглядываться по сторонам, точно зритель в театре. Среди ужинающих сновали торговцы.

Просидев в кафе подольше, можно было купить всякую всячину: розы, велосипедные шины, покрытое шеллаком чучело броненосца. Мать и дочь в длинных юбках и платках переходили от столика к столику, показывая вышивки собственного изготовления. Я отмахнулся от них — но так, чтобы не заметила миссис Браун, почитавшая своим долгом взглянуть на все, что ей предлагали, чтобы не обидеть мастериц.

— О чем же будет ваш роман? — поинтересовалась она. — Помимо того что действие происходит на Юкатане.

— Я бы и сам хотел это знать. Наверно, о конце всего. О крахе цивилизации, о том, что к этому привело. О нашей связи с прошлым.

К моему удивлению, миссис Браун ответила:

— Я бы не стала об этом писать.

— Вот так так! Уже второй раз вы говорите мне, о чем писать. В первый раз вы извинились.

— Что ж, прошу меня простить и на этот раз.

— Но что вы имели в виду?

— Понятия не имею. Просто вырвалось. Некоторые события, случившиеся на родине, заставили меня поволноваться.

— Я действительно иногда попадаю в неловкие ситуации. И что с того?

— Вы хотите, чтобы я продолжала?

— Конечно.

— Мне кажется, читателям это не понравится. Неприятно осознавать, как прочно мы связаны с прошлым. Так и хочется взять ножницы и обрезать все нити.

— Тогда плохи мои дела. Ведь я пишу только об истории.

— О людях в золотых браслетах. А не о том, что происходит с нами. Такая история людям нравится.

— По-вашему, не стоит браться за новые темы? А как же печальная участь писателя, неспособного настоять на своем? Отрекшегося от собственных слов, своих детей, как вы их назвали?

— Я не отказываюсь от своего мнения. Но в иносказании нет ничего стыдного. Рассказать о том, во что верите, не испортив себе жизнь. До сих пор вам это удавалось.

— Вот как. То есть вы полагаете, что если бы действие моих романов происходило, допустим, в концлагере в Техасе или в Джорджии — да в любом из мест, куда во время войны отправляли живущих в Америке немцев и японцев, — то это не сошло бы мне с рук?

На миссис Браун было жалко смотреть.

— Нет, сэр, едва ли нам понравилось бы об этом читать. Равно как и о японцах, которые бомбят наши берега и топят корабли. Война окончена, и людям хочется поскорее обо всем забыть.

Музыканты с маримбой заиграли «La Llorona»[208], самую веселую из возможных песен о смерти. Я следил глазами за мужчиной, продававшим чучело броненосца. Не беда, куплю в другой раз: он приходит каждый вечер.

— Раз так, почему же тогда американцы увезли памятники мексиканской истории в… как бишь его? Музей Пибоди?

— Потому же, почему ваши книги пользуются успехом. Это чужое золото, чужая беда. Мы свозим их к себе в музеи, чтобы не видеть трупов на дне собственных колодцев.

— Кто это «мы»?

Миссис Браун задумчиво нахмурила брови.

— Американцы, кто же еще, — наконец ответила она. — Никем другим я быть не умею. В отличие от вас.

— Значит, вот бы вы как поступили? Взяли ножницы и отрезали прошлое?

— Я так и сделала. Мои родственники сказали бы, что я перебралась в город и забыла о своих корнях. Партения называет это «современным образом жизни».

— А вы бы его как назвали?

— Американским. Я уже говорила. Журналы внушают нам, что мы особенные, не такие, как наши родители. Новые люди. Рисуют портрет какой-нибудь деревенщины в платке и пугают, что станешь такой же, если не купишь муку и холодильник с рекламы.

— Как-то это одиноко. Жизнь без корней.

— А я и не утверждаю, что это хорошо. Но так обстоят дела. Простите меня за такие слова, но эта деревенщина в платке — моя сестра, а я не хочу быть как она. И ничего не могу с этим поделать.

Между столиков мужчина водил марионетку — улыбающийся скелет из папье-маше с костями на шарнирах. К удовольствию обедавшего по соседству семейства, кукловод заставил скелет медленно прокрасться мимо них, высоко поднимая костлявые ноги; потом кукла неожиданно запрыгнула на столик. Дети завопили, когда скелет прошел по их тарелкам, чтобы заставить отца семейства раскошелиться.