Между тем начались приготовления к турецкой войне, и Несветаеву, в начале 1807 года, поручен был отдельный отряд из пяти батальонов пехоты и двух казачьих полков для действия на левом фланге против Карса. Носились слухи, будто бы карсский паша при приближении русских войск намерен был сдаться, но безусловно доверять этим слухам было нельзя, так как Карс имел слишком серьезное значение для всей Анатолии и был под особым надзором эрзерумского сераскира, который, конечно, принял все меры против подобной измены. Это была первоклассная крепость, правильно снабженная оборонительными средствами. И хотя тогда она и не имела еще грозных укреплений, возведенных в позднейшие войны, однако же была обнесена гигантскими стенами, за которыми стоял двадцатитысячный турецкий гарнизон, и внутри этих стен, на высокой скале, командовавшей всей окрестностью, устроена была цитадель, уставленная пушками. Шестьдесят орудий, грозно смотревших с передовых валов и фортов азиатской твердыни, не смутили, однако, Несветаева. Произведя рекогносцировку, он нашел положение Карса «еще не совсем неприступным» и решил штурмовать его со стороны Карабага.

Штурм начался 25 марта, в самый день Благовещения. Несмотря на страшный огонь с крепостных батарей, два батальона, под командой подполковника Печерского, овладели передовыми высотами и, ворвавшись в городской форштадт, взяли турецкую пушку. Несветаев с остальными войсками готовился поддержать своих смельчаков, но в это самое время получено было предписание от графа Гудовича отнюдь не предпринимать ничего против самой крепости, а ограничиться только занятием одного Карсского пашалыка и прикрытием границы. Несветаев отступил и стал около Гумров, нынешнего Александрополя.

«Не считайте, ваше высокостепенство, – писал он коменданту крепости, – чтобы я не мог взять вашего Карса. На сие я только не имел повеления. Я взял форштадт, но получил приказание отступить, должен был повиноваться. Пушка же, которую вы требуете обратно, взята военной рукой, а потому и возвращена быть не может».

Положение Несветаева у Гумров было между тем не из легких. Его четыре неполные батальона, ослабленные притом потерями в предшествовавших стычках, имели против себя двадцатитысячный турецкий корпус, формировавшийся под предводительством эрзерумского сераскира Юсуп-паши в Карсе. Гудович, уже отступивший тогда от Ахалкалаков, получил известие об этом в Цалке и тотчас же двинулся со всеми свободными войсками на помощь к Несветаеву. Но он был еще в пути, когда Несветаев 19 мая уже был атакован турками. Бой, начатый в передовых укреплениях, скоро перешел на улицы города и длился до самого вечера.

Батальоны Несветаева стойко выдержали бешеные атаки янычар, и к ночи неприятель отступил, понеся огромные потери. Но это был только авангард сераскира; сам он с главными силами подошел к месту битвы только на следующее утро. Расположившись верстах в семи от русского лагеря, он послал сказать Несветаеву, чтобы тот выходил с ним драться в открытое поле. Несветаев ответил, что будет защищаться в окопах.

«Угроза вашего высокостепенства истребить отряд, – писал он сераскиру, – беззаконна, ибо вы идете, объявляя, что у вас бесчисленные силы и артиллерия, а я могу вам сказать на это, что имею под ружьем только три тысячи войска. Теперь извольте на меня нападать, а Бог свою справедливость покажет».

30 мая сераскир вторично атаковал Несветаева. Жестокий бой длился девять часов кряду и кончился совершенным поражением турок, которые оставили на месте боя четыреста тел и главное сераскирское знамя.

Донесение об этой славной победе застало Гудовича все еще на пути, но оно мало успокоило его, так как имелись уже сведения, что к сераскиру идут значительные подкрепления из Курдистана. Опасение за участь Несветаева было так сильно, что граф не скрыл от государя «отчаянного» положения отряда и прибавлял, что возлагает свое упование только «на храбрость и опытность в военном ремесле генерала Несветаева».

«Каждый рапорт вашего превосходительства, – писал он в то же время Несветаеву, – дает мне доказательство, что в выборе вас я не ошибся. Я видел уже опыты вашей храбрости и ваших благоразумных распоряжений, а потому уверен, что вы удержитесь в Гумри до моего прибытия».

Торопясь на выручку, Гудович 4 июня был уже в Бекане, оттуда отправил вперед всю свою кавалерию.

«Сейчас я получил известие, – писал он генералу Портнягину, – что Несветаев снова атакован в Гумри всеми сераскирскими силами. Спешите на помощь. Не теперь надлежит нам думать о выгодах людей и лошадей, когда долг и служба велят спасать товарищей».

Портнягин пошел на рысях, но дело окончилось прежде, чем подошли наши драгуны.

«Крайне сожалею, – писал Несветаев Портнягину в тот же день вечером, – что вы не подоспели к сегодняшнему делу. Я был так сильно и со всех сторон атакован Юсуф-пашой, что бой продолжался с десяти часов утра до шести пополудни. Турки ворвались было в Гумри, но были выбиты оттуда штыками кавказских гренадер. Должен благодарить Всевышнего, который хранит меня, и за скоростью ничего вам более писать не могу, а скажу только без лести, что Юсуф-паша в третий раз уже от меня со стыдом отступает».

Прибытие Портнягина, а вслед за ним и графа Гудовича решило участь кампании. Разбитый наголову при Арпачае, Юсуф-паша бежал в Эрзерум, войска его рассеялись, и Турция вынуждена была заключить выгодное для нас перемирие.

Блистательные действия Несветаева в эту кампанию доставили ему орден Святого Георгия 4-й степени. Но, к сожалению, это были последние подвиги храброго генерала. В следующем году, когда войска собирались идти под Эривань, Несветаев приступил к укреплению русского тыла по долине реки Абаран, служившей в наших войнах всегда операционным базом. Но в это время он заболел желтой горячкой и 17 июня 1808 года скончался в селении Караклисе. Надгробный памятник, воздвигнутый над его могилой, разрушило всесокрушающее время, но оно бессильно истребить из памяти кавказских ветеранов славное имя Несветаева.

9 марта 1809 года на место графа Гудовича главнокомандующим войсками в Грузии и на Кавказской линии назначен был генерал от кавалерии Александр Петрович Тормасов, человек с благородным и решительным характером и с твердой, настойчивой волей.

Тормасов начал службу офицером в 1772 году и через двенадцать лет, в чине полковника, командовал уже Александрийским гусарским полком, с которым участвовал в турецкой войне 1791 года в армии князя Репнина. Произведенный в эту кампанию в генерал-майоры, Тормасов получил кавалерийскую бригаду, и в сражении под Мачином его безусловно отважная, блестящая атака во фланг неприятельской армии доставила русским решительную победу. За этот подвиг Тормасов, не имевший до того никакого ордена, получил прямо крест Святого Георгия 3-й степени.

С окончанием турецкой войны Тормасов переведен был в Польшу и, командуя различными кавалерийским отрядами, находился во многих делах; между прочим он был под Мациевицами, где взял в плен Косцюшко, и штурмовал с Суворовым Прагу. Орден Святого Владимира 2-й степени и золотая, украшенная бриллиантами сабля с надписью «За храбрость» засвидетельствовали его отличия в эту кампанию. В 1798 году он был произведен в генерал-лейтенанты, а через три года – в генералы от кавалерии. В больших европейских войнах 1805–1807 годов ему не пришлось принять деятельного участия, а после Тильзитского мира тяжкая болезнь заставила его и совсем выйти в отставку. Но не далее как через год император Александр снова призвал его на службу, поручив ему высокий пост главнокомандующего в Грузии, и 12 апреля 1809 года он уже вступил в управление краем.