Уазик натужно завывал мотором, подпрыгивал, как на кочках. Конусы света метались вверх-вниз.

— Пробьемся! — упрямо ревел Шериф. Он покраснел, на висках вздулись жилы. Он словно помогал своему верному боевому коню, пришпоривал его и хлестал плетью между ушей.

Пинт сидел белый как полотно. Он чувствовал, что его сейчас вырвет.

Машина постепенно выровнялась и побежала резвее. Шериф подгадал момент и переключился на вторую. Мотор не потерял обороты, и уазик покатился еще быстрее. Рев двигателя едва пробивался сквозь пронзительный визг, хруст и хлюпанье, словно они ехали по живому болоту.

Они выскочили на Московскую, и Шериф стал крутиться по подъездной площадке больницы, утюжа черную кричащую массу.

Сколько это продолжалось? Минуту? Две? Пять?

Пинту показалось, что прошли часы, но крысы вдруг стали отступать, оставляя на поле боя трупы раздавленных собратьев.

— Пленных не берем! — орал Шериф, так громко, что у Пинта закладывало уши. — Нас не взять!

Наконец наступило затишье. Площадка очистилась, но Пинт и Шериф понимали, что это ненадолго. С минуты на минуту надо было ожидать нового нападения. Баженов подкатил к самому крыльцу — так, что между машиной и дверью больницы осталось метра полтора. Шериф нажал на клаксон и долго держал, не отпуская, — до тех пор, пока дверь не открылась и на пороге не показался перепуганный Тамбовцев. Он размахивал ружьем и силился что-то сказать, но у него не получалось. Впрочем, все было понятно без слов.

«Слава богу, он жив!» — подумал Шериф.

— Вылезай! — сказал он Пинту. — Иди!

— Куда? — спросил Пинт. Он понимал, что задал идиотский вопрос, но голова отказывалась работать. Мысли, эмоции, ощущения, воспоминания крутились в ней, как грязное белье в стиральной машине.

— Туда. В больницу, — кивнул Шериф. — Здесь наши пути расходятся. Останешься с ними, а мне надо домой. — Он достал с заднего сиденья коробку патронов и протянул Пинту. — Чем могу, больше не дам. Ружье у Николаича есть, отобьетесь. Двери завалите шкафами, столами, стульями — всем, что под руку попадется. Держите оборону, а я — к своим. У меня там, — он кивнул в сторону города, — жена и сын.

— Вы заберете их и вернетесь сюда? — спросил Пинт. Шериф неопределенно пожал плечами.

— Как получится. — Он помолчал. — Я постараюсь.

Пинт вылез из машины, обернулся и долгим взглядом посмотрел Шерифу в глаза. Немного поколебавшись, протянул ему руку:

— Приятно было познакомиться с вами… Шериф. Шериф крепко сжал его руку в большой красной ладони:

— Мне тоже, док… Пока. Не будем затягивать прощание.

Он захлопнул дверь и рванул с места. Тамбовцев с Пинтом проводили взглядом уазик, сильно накренившийся в повороте.

Со стороны центра города донеслись новые выстрелы. Они были сухие, отрывистые и следовали один за другим. Стреляли явно не из ружья.

Пинт посмотрел на крыльцо, усеянное раздавленными грызунами. Некоторые еще бились в судорогах, разевали зубастые пасти и слабо дергали длинными безволосыми хвостами.

Их было так много, что Пинт не знал, куда поставить ногу. Носком ботинка он поддел одну крысу и отбросил в сторону. Тамбовцев попятился назад, и Пинт запрыгнул в помещение больницы.

Он сразу же закрыл за собой дверь.

— Вы умеете стрелять? — обратился он к Тамбовцеву.

— Что? Я? Да… Да, умею… Это просто — надо нажать вот сюда. — Он показал на курки. — Только я пока не попадаю куда надо.

— Отлично. — Пинт сунул патроны, которые дал ему Шериф, в карман и протянул руку за ружьем. — Вы позволите?

Тамбовцев отдал ему ружье, но долго не мог разжать пальцы, вцепившиеся в приклад. Пинту пришлось помочь ему.

— Да… Да… Возьмите. — Голос Тамбовцева булькал, как густой суп, стоящий на плите. — Это ведь… Мы… Впустили ЗЛО… — Он уткнул лицо в ладони и громко заплакал, как маленький мальчик.

Пинт похлопал старика по плечу:

— Успокойтесь. Нельзя расслабляться. Нам надо что-то делать. Пытаться как-то спастись.

Тамбовцев убрал ладони. Лицо его было мокрым от слез.

— Как? Вступить с ними в переговоры?

— Пока не знаю, — честно ответил Пинт. — Но пытаться надо… Скажите, у вас есть рентгеновский кабинет?

Внезапно он услышал громкий вой, доносившийся откуда-то из центра города. Протяжный, унылый вой. Как по покойнику!

Он еще не знал, что так оно и есть. Большинство жителей города к тому времени уже были мертвы. Их обезображенные тела валялись в домах, на улицах, в переулках, — везде, где их застала черная безжалостная волна с миллионами острых зубов.

Левенталь не выдержал: он вскочил с кровати и забегал вокруг стола. Он старался держаться от тетради на приличном расстоянии, но не замечал, что круги постепенно сужаются. С каждым разом. Наконец он остановился прямо перед свертком. И с обреченностью приговоренного протянул к нему руки. Силы покинули его. Он не мог больше сопротивляться.

* * *

Левенталь почувствовал, как у него затекли ноги. Он тихонько пошевелился. Он бы так и сидел без движения, застыв, как изваяние, но боль стала невыносимой.

Он чуть-чуть разогнул колени, по ногам побежали мурашки. Ему ужасно хотелось что-то такое сделать, чтобы отвлечься. Он бы, может, даже закурил сейчас, хотя никогда в жизни не пробовал.

Левенталь чувствовал, что тетрадь держит его в постоянном напряжении: он находился в ее силовом поле, таком мощном, что все внутренности дрожали. Она не подпускала его близко, но и не отпускала совсем. Она будто хотела ему что-то сообщить.

Он покрутил головой. Нет, он ни за что не встанет с кровати и не подойдет к столу. Ни за что! И уж конечно, он больше никогда не откроет черную кожаную обложку с наполовину стершимися золотыми буквами. С него хватит!

Левенталь слышал на улице какой-то шум, но не мог заставить себя выглянуть из окна.

Он только отметил, что шум необычный. Это не походило ни на пьяную драку, ни на затянувшийся праздник, что в Горной Долине часто оказывалось разными сторонами одной и той же монеты.

* * *

Микки был рядом с домом Левенталя, когда поступил тревожный сигнал. Он закрыл глаза и увидел, как тяжелая машина крушит крысиное войско, нещадно давит его большими колесами.

Микки хотел бросить в бой новые силы, но… Черная река обмелела, как в засуху. Зверьки, наскоро слепленные мыслящей материей, быстро погибали. Те из них, которые отведали живого человеческого мяса, сдыхали еще быстрей и начинали моментально разлагаться.

Больница осталась без прикрытия, а ведь именно там были стянуты силы, вполне способные противостоять Микки. И, конечно, Шериф. В своей машине он был недосягаем для крыс. Он тоже мог помешать.