— Ипек рассказала мне о своих прежних отношениях с Ладживертом, — сказал Ка.

Кадифе медленно взяла сигарету из пачки, которую достала беззвучно, и закурила ее.

— Я отдал ему твои сигареты и зажигалку, — сказал Ка неловко. Они немного помолчали. — Ты делаешь это потому, что очень любишь Ладживерта? Скажи мне, Кадифе, что тебя привлекает в нем?

Ка замолчал, потому что понял, что говорит впустую и чем больше говорит, тем больше тонет.

Фунда Эсер позвала Кадифе со сцены и сказала, что пришла ее очередь.

Кадифе, в слезах глядя на Ка, встала. В последний момент они обняли друг друга. Ка некоторое время смотрел на репетицию на сцене, ощущая присутствие и запах Кадифе, но мысли его были далеко; он не мог ничего понять. Он ощущал внутри себя пустоту, ревность и раскаяние, что нарушало его уверенность в себе, путало его логику. Он отчасти мог понять, почему ему больно, но не мог понять, почему его боль такая разрушительная и сильная.

Почувствовав, что годы, которые он проведет с Ипек во Франкфурте (конечно же, если ему удастся поехать с ней во Франкфурт), будут омрачены этой гнетущей, мучительной болью, он выкурил сигарету. Его мысли были в беспорядке. Он пошел в туалет, где два дня назад они встретились с Неджипом, и вошел в ту же кабинку. Открыв окно наверху, он курил и смотрел на темное небо.

Сначала он не поверил, что подступает новое стихотворение. Стихотворение, которое он воспринял как утешение и надежду, он, волнуясь, записал в зеленую тетрадь. Поняв, что то же разрушительное чувство все еще распространяется по всему его телу, он в беспокойстве вышел из Национального театра.

Когда он шел по заснеженным тротуарам, в какой-то миг подумал, что холодный воздух будет ему полезен. Два солдата-охранника шли за ним следом, и мысли его еще больше путались. В этом месте я должен закончить эту главу и начать новую, чтобы наш рассказ можно было лучше понять. Но это не означает, что Ка не совершил больше ничего, о чем следует рассказать в этой главе. Но прежде, не останавливаясь на Ка, я должен объяснить значение этого последнего стихотворения под названием "Место, где кончается мир", которое он записал в свою тетрадь, в книге стихов "Снег".

"Место, где кончается мир" было девятнадцатым и последним стихотворением, которое пришло к Ка в Карсе. Мы знаем, что Ка записал восемнадцать стихотворений в зеленую тетрадь, которую всегда носил с собой, пусть даже и с некоторыми недочетами, как только они приходили ему в голову. Он только не смог записать стихотворение, которое читал на сцене в ночь переворота. Позднее Ка в двух письмах из тех, которые он написал Ипек, но ни одно из которых не отправил, написал, что никак не может вспомнить это стихотворение, которое он назвал "Место, где нет Аллаха", что ему обязательно нужно найти это стихотворение для того, чтобы суметь завершить книгу, что он будет очень рад, если Ипек для этого посмотрит видеозаписи на карсском телеканале «Граница». По настроению этого письма, которое я читал во Франкфурте в своей комнате в отеле, я почувствовал, что Ка беспокоился, представив, что Ипек может подумать, что он написал ей любовное письмо под предлогом видео и стихотворения.

Я поместил снежинку, которую увидел в тетради, открытой мною наугад в моей комнате, куда я возвратился тем же вечером с кассетами Мелинды в руках, после того как слегка выпил, в конец двадцать девятой главы этого романа. Я считаю, что в последующие дни начал немного понимать, читая тетради, что именно хотел сделать Ка, расположив девятнадцать стихотворений, пришедших к нему в Карсе, на девятнадцать точек на снежинке.

Впоследствии из прочитанных им книг Ка узнал, что после того, как снежинка кристаллизуется на небе в форме шестиконечной звезды и, опускаясь на землю, теряет форму и исчезает, проходит в среднем восемь-десять минут, что каждая снежинка принимает свою форму по многим непонятным и загадочным причинам, под воздействием разных факторов, таких как ветер, холод, высота облаков, и тогда он почувствовал, что существует связь между снежинками и людьми. В библиотеке Карса он написал свое стихотворение "Я, Ка", размышляя о снежинке, и позднее думал, что в основе его книги стихов под названием «Снег» лежит та же снежинка.

Позднее, двигаясь согласно той же логике, он показал, что у стихотворений «Рай», «Шахматы», "Коробка из-под шоколада" также есть свое место на воображаемой снежинке. Поэтому он нарисовал свою собственную снежинку, воспользовавшись книгами, в которых были изображены формы снежинок, и расположил все стихотворения, пришедшие к нему в Карсе, на ней. Таким образом, получалось, что снежинка демонстрировала и конструкцию новой книги стихов, и все то, что создавало самого Ка. У каждого человека, как он считал, должна была быть такая же снежинка, которая представляла бы внутреннюю картину всей его жизни. Кристаллы памяти, воображения и логики, на которых Ка разместил свои стихотворения, он взял у Бэкона, из дерева-классификации человеческого знания, и очень долго рассуждал о том, что означают точки на кристаллах шестиугольной снежинки, истолковывая стихи, которые он написал в Карсе.

Поэтому большую часть записей, заполнивших целиком три тетради, которые Ка вел во Франкфурте, о стихотворениях, написанных в Карсе, следует рассматривать и как дискуссию о смысле снежинки, и как дискуссию о смысле жизни Ка. Например, если он вел дискуссию по поводу места стихотворения "Быть убитым, умереть" на снежинке, он сначала объяснял страх, о котором шла речь в стихотворении, исследовал, почему необходимо разместить это стихотворение и свой страх поблизости от кристалла воображения, и, объясняя, почему стихотворение под названием "Место, где кончается мир", расположенное как раз над кристаллом памяти, находится рядом с ним и в поле его притяжения, верил в то, что он представляет материал очень многих загадочных явлений. С точки зрения Ка, за жизнью каждого человека стояла такая картина и снежинка, и можно было доказать, насколько люди, отдаленно похожие друг на друга, на самом деле являются различными, странными и непонятными, истолковав собственную снежинку каждого человека.

Я не буду говорить больше, чем требуется для нашего романа, о записках, заполнивших целые страницы, которые Ка вел по поводу конструкции своей книги стихов и конструкции своей снежинки (каков был смысл того, что стихотворение "Коробка из-под шоколада" находилось на кристалле воображения, какую форму придало стихотворение "Все человечество и звезды" снежинке Ка и т. д.). В молодости Ка смеялся над поэтами, которые придавали себе слишком большое значение еще при жизни, кичась, превращаясь в памятники самим себе, на которые никто не обращал внимания, потому что были уверены, что любая глупость, которую они написали, в будущем станет темой исследования.

Тому, что он последние четыре года своей жизни самостоятельно толковал стихотворения, которые сам написал, после того как много лет презирал поэтов, писавших, обольстившись модернистскими вымыслами, трудные для понимания стихи, все-таки есть несколько смягчающих извинений. При внимательном чтении его записок становится понятно, что Ка не чувствовал, что сам написал стихотворения, которые пришли к нему в Карсе. Он верил в то, что был только посредником для того, чтобы записать их, что эти стихотворения «пришли» к нему откуда-то извне, и чтобы их можно было привести в качестве примера такими, как они пришли, Ка в нескольких местах написал, что вел эти заметки, чтобы изменить свое «пассивное» положение, чтобы понять смысл стихотворений, которые он написал, и разгадать их скрытую симметрию. А второе объяснение того, что Ка разъяснял свои собственные стихи, было вот в чем: если бы только Ка разгадал смысл стихов, написанных в Карсе, он смог бы восполнить недостающие места в книге, строчки, оборвавшиеся на половине, и стихотворение "Место, где нет Аллаха", которое он забыл, не успев записать. Потому что после того, как он вернулся во Франкфурт, ни одно стихотворение больше "не приходило" к Ка.