– А если на наши?

– Вот тут в зависимости от обстоятельств.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, если извечные враги христианского мира – османы, нападут на вас, желая искоренить истинную веру, то мы непременно придем на помощь к своим братьям-полякам. А вот если война будет спровоцирована неуемными аппетитами некоторых магнатов, вмешивающихся в дела подвластных султану государств, то мы умываем руки.

– То есть мы вам помогать обязаны, а вы нам – нет?

– Ну не хотите же вы, чтобы я воевал за интересы Потоцких, пытающихся посадить на трон в Яссах своих ставленников – Могил?

– Боюсь, это предложение неприемлемо.

– Ну, нет так нет. Давайте вернемся к обсуждению размеров контрибуции.

– Это неслыханно! Мы находимся на вашей земле, а не вы на нашей!!! Кроме того, вы упомянули Чернигов, а он, слава Создателю, занят польскими войсками.

– То, что вы признаете ту землю моей, уже хорошо. Что касается второго пункта, то это недолго исправить.

– Вы угрожаете нам?

– Предупреждаю, пан Гонсевский. Пока – только предупреждаю. Право же, я никогда не хотел этой войны, и ее ход не доставляет мне не малейшего удовольствия. С тех пор как меня избрали царем, я всего лишь обороняюсь и возвращаю земли, незаконно отторгнутые у моего царства. Сам же я совершенно не желаю чужих территорий, ибо дарованная мне Божьим провидением страна и без того обширна и богата.

– Ваш набег на Ригу не выглядел обороной, – прищурился рефендарий.

– А разве я получил хоть пядь земли в Ливонии?

– Вы получили миллион злотых!

– Гнусная клевета! Эти мерзкие бюргеры обманули меня и заплатили едва ли половину этой суммы. К тому же большая ее часть была выплачена настолько некачественной монетой, что мне даже неудобно признаваться в своем промахе. Поэтому предупреждаю сразу: если мы договоримся о контрибуции, то я буду настаивать на тщательнейшей проверке, как веса монет, так и содержания в них драгоценного металла.

– О, могу успокоить ваше королевское высочество, в этой проверке не будет необходимости.

– Мы заключим союз?

– Нет, конечно; просто вы в любом случае не получите ни гроша!

– Вы не поверите, но именно так мне сказал рижский бургомистр при нашей первой встрече.

– Тот, который обманул вас при расчете?

– Да, именно он. К сожалению, он теперь подданный моего брата короля Густава Адольфа, и я не могу его повесить. Все-таки мы союзники.

– Я смотрю, – усмехнулся Сапега, – союзники не поспешили вам на помощь.

– Вы правы, ясновельможный пан, однако с подобного рода договорами частенько происходит странное: пока союзник терпит поражение, о них все забывают. Но стоит ему одержать победу, как все сразу же вспоминают о своих обязательствах. Особенно если от их выполнения ожидаются некие преференции.

– Вы надеетесь на помощь короля Швеции?

– Я надеюсь на ваше благоразумие, господин канцлер. Король Сигизмунд считает себя еще и королем свевов, готов и вендов[61], и это заблуждение уже стоило Речи Посполитой Риги и значительной части Польской Лифляндии. Ваш королевич Владислав с чего-то вбил себе в голову, что он еще и русский царь. И из-за этого множество храбрых шляхтичей остались в поле под Можайском. Поэтому я спрашиваю вас: не слишком ли дорого вам обходятся амбиции этой семейки?

– Но Владислав действительно имеет законные права на московский трон.

– Ухо от селедки имеет ваш королевич, а не права на престол, и вы это знаете. А еще вы знаете, что он неспроста поспешил в этот поход, не дождавшись вас. Он хотел стать царем без вашей помощи и получить абсолютную власть. И если бы ему это удалось, и он стал бы еще и вашим королем, то я бы и ломаного гроша не поставил за шляхетские вольности.

– Вы очень откровенны, ваше королевское высочество, и мне это нравится. Я тоже буду с вами откровенен. Вы одержали одну из самых выдающихся своих побед, признаю это. Но Речь Посполитая может выставить в поле еще не одну такую армию. И даже сейчас к Москве движется войско Сагайдачного, так что, вполне возможно, это была последняя ваша победа.

– Большая часть этого войска – сброд, умеющий только грабить. Они могут доставить немало неприятностей, это верно, но они не принесут вам победы. Казаки пройдутся по моим землям подобно саранче, я в ответ направлю к вам подвластных мне татар. Это может продолжаться довольно долго, но будет ли в этом хоть какой-нибудь прок? Давайте просто заключим мир и покончим с этим. Я вернусь в Москву, вы к себе…

– Вы так торопитесь вернуться в Москву? – громко спросил неожиданно вышедший из толпы поляков Калиновский.

Ксендз был одет как мирянин и выглядел при этом довольно непрезентабельно, но все равно его появление было для меня крайне неприятным сюрпризом, поскольку я был уверен, что он находится при Владиславе и им не удалось еще соединиться с сенаторами. Впрочем, неожиданности только начинались. Вслед за Калиновским показались несколько рослых гайдуков, тащивших носилки, на которых восседал королевич. Костюм его, в отличие от наряда священника, был в порядке, но лицо сильно бледное, и похоже, что он сильно страдал от раны.

– Видите ли, святой отец, – отвечал я с немного натянутой улыбкой, – все дело в том, что я никогда не видел слона.

– Слона?! – не смог сдержать удивления священник, но я уже приветствовал польского принца:

– Рад видеть вас живым, кузен. Надеюсь, вы не слишком пострадали?

– Благодарю, – сухо отвечал он, – как вижу, вы падение с лошади пережили лучше, чем я.

– Вы правы, ваше высочество, уже через несколько минут после падения я вел своих солдат к победе.

– Да, в тот раз вы Божьим попущением одолели нас, – с горечью промолвил принц и поморщился от боли.

– Вы все же нездоровы, кузен; у вас есть лекарь?

– Пустяки, – отмахнулся он, – у меня достаточно сил, чтобы принимать участие в переговорах. Кстати, о каком слоне вы вели речь?

– Видите ли, ваше высочество, я ожидаю прибытия персидских послов, которые в числе прочего везут мне в подарок от шаха несколько диковинных зверей. Им пора бы уже прибыть, а тут вы со своим глупым походом…

– Понимаю-понимаю, – сочувственно вздохнул ставший рядом с королевичем ксендз, – слон – это действительно важно. Он ведь может, чего доброго, пострадать во время бунта.

– Бунта?.. – высоко поднял брови Сапега.

Не знаю, откуда этот проклятый священник получал вести, но судя по всему, его информаторы недаром ели свой хлеб. Услышав это, сенаторы приободрились и стали поглядывать на меня с нескрываемым злорадством.

– Боюсь, вас неверно информировали, – с деланым равнодушием отозвался я, – в Москве действительно были некоторые беспорядки, но они уже закончились.