Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так, понятно. Ну, расскажите, что вы увидели, войдя в спальню гражданки Зверевой?
Пауза. Если бы этот допрос записывался на пленку, ее намоталось бы много, прежде чем снова зазвучал голос свидетеля — В. А. Кравченко: тусклый голос, лишенный всякого выражения. Голос человека, упавшего духом.
— Я увидел, что.., что она, гражданка Зверева, лежит на кровати.
— Опишите позу, в чем она была одета? Поточнее.
— Она была в ночной рубашке желтого цвета из какого-то блестящего материала. Красивые кружева… Она лежала на спине. Укрытая одеялом, нет — у нее только ноги были прикрыты… На ее лице я увидел подушку. Я понял, что этой подушкой ее и задушили.
— Вы очень догадливы, Вадим Андреевич. А вы сами что-нибудь трогали, перемещали какие-нибудь вещи, пока находились в спальне?
— Ничего не перемещал. На полу возле кровати валялся ее парик, я через него перешагнул. А дотрагивался я только до ручки двери.
— Однако ваши отпечатки обнаружены нами и на дверном косяке, и на подоконнике, и на прикроватном столике.
— Возможно, я до всего этого дотрагивался вчера утром, а не сегодня. Вчера мы все находились в спальне Марины Ивановны и при нашей общей беседе присутствовал " старший оперуполномоченный Сидоров.
— О чем же шла беседа?
— Я не готов отвечать на этот вопрос. Спросите об этом у сотрудника милиции.
— Хорошо, к этому мы вернемся позже. А что еще вы увидели в спальне?
— Еще? Задернутые шторы, на столике — чашка. Чай на донышке. Она таблетки запивала, видимо… Никакого особого беспорядка. Даже тапочки ее стояли очень ровно на ковре. Все было обычно, кроме.., этот ее поясок от халата…
— Минуту. О нем позже. Ключ, что с ним?
— Торчал в замке — она обычно запиралась изнутри.
— Но когда вы постучали, дверь оказалась незапертой?
— Да, я толкнул, и дверь открылась.
— В котором часу вы вчера вечером легли спать?
— В начале первого. Заснул около двух, наверное. Сергей тоже.
— Говорите за себя. Вы читали?
— Нет, просто лежал. Потом уснул — даже не заметил как. Устал. Вчера у всех нас был тяжелый день.
— А когда последний раз вы видели потерпевшую?
В котором часу?
— Вчера утром. Около одиннадцати.
— Она что, со вчерашнего дня почти целые сутки не выходила из спальни?
— Нет, не выходила. Ей нездоровилось. После ужина она сообщила через домработницу, что хочет переговорить с секретарем.
— Вы видели, как гражданин Файруз покидал ее спальню?
— Нет.
— А кто-то еще при вас, кроме домработницы и секретаря, входил к гражданке Зверевой?
— При мне больше никто. Она вообще никого не хотела видеть.
— Почему же?
— Я же сказал — ей нездоровилось, вчера к ней даже «Скорая» приезжала, можете проверить.
И снова длинная пауза в разговоре. Затем новый вопрос помощника прокурора:
— Теперь о поясе от ее халата. Где он был, когда вы вошли?
— Вы же сами видели, где.
— Отвечайте, пожалуйста.
— Это было самое первое, что бросилось мне в глаза тогда… Даже не труп на постели, не подушка на ее лице, а… У нее есть халат.., был… Алый такой, под цвет покрывала. Так вот. Пояс от него был перекинут через.., ну, на люстре такие штуки, чтобы подвески хрустальные держать, — гнутые, бронзовые. Пояс свисал с люстры. А на одном из его концов была завязана петля.
Говоря про пояс, Кравченко вспомнил, как, вылетев из спальни, он сразу рванул наверх в комнату Шипова-младшего. Пока снизу слышались крики, вопли, рыдания Александры Порфирьевны, он, не теряя ни секунды, сдернул парня с кровати (тот вроде спал или делал вид), схватил за горло и…
— Это ты был у нее ночью?!
— Пусти! Ты что, сдурел? — Шипов со сна не понимал или опять же делал вид…
— Был, ну?!
Короткая схватка: Шипов не любил, когда его брали за горло. Но Кравченко было наплевать, что он любит, а чего не любит. И потом, в отличие от хрупкого и маленького Мещерского, он (слава богу, ни ростом, ни силой бог не обидел) даже не считал гитлерюгенда серьезным противником — мал еще, подрасти надо сначала.
Через пару секунд парень начал задыхаться.
— П-пусти, т-ты что.., я…
— Ты был у нее ночью?
— Нет.
Кравченко ослабил хватку, Шипов судорожно закашлял, задышал как астматик. И тут Кравченко прошипел ему в самое ухо:
— Тогда пойди полюбуйся, как ее прикончили! Она мертва, слышишь? Ее задушили подушкой. И тебе никто теперь не поверит, что ты не спал с ней и этой ночью, мальчишка!
Он долго потом помнил и взгляд Шилова — ужасный, дикий, нечеловеческий. Так смотрят и не звери даже, а привидения, в которых мы не верим.
— Ну, что скажешь мне? Что? — Он бешено тряс его, голова Шилова моталась, как у куклы. — Сейчас менты приедут. Они не так с тобой разговаривать будут!
— Я.., не был.., у нее…
— Она тебя связывала? Ну? Отвечай! Приди в себя, отвечай быстро! Она связывала тебе руки поясом от красного халата, прежде чем…
— Я не понимаю… Дай я сяду.., пожалуйста…
— Я сказал: приди в себя! Времени нет! Ну?
— Она.., меня не связывала… Пусти меня.., ну, пожалуйста… Она меня не связывала. Слышишь, ты… Я хочу к ней, где она, отпусти меня! Я не убивал! Ты слышишь меня?! Нет, нет, нет, нет!!!
Эти «нет» выталкивались из его горла, как кровь из вены…
Воспоминания прервал новый вопрос помощника прокурора, вопрос, заданный самым сухим и будничным тоном:
— А как вы, Вадим Андреевич, восприняли этот нелепый жест убийцы — пояс на люстре? По-вашему, это что-то вроде попытки подвесить труп? Инсценировка самоубийства?
— Но пояс даже завязан не был — просто перекинут: один конец свободный болтается, а на другом петля. Куда же вешать? Это было нечто вроде.., демонстрации.
— Демонстрации? А чего именно?
— Пока не знаю. Но в тот миг я это воспринял именно так.
— Этим вы хотите сказать, что мы имеем дело с психически больным человеком?
— Нет. Убийца прекрасно осознает то, что он творит, Этот человек не болен. Но то, что он одержим, — для меня уже бесспорный факт, гражданин следователь.
— Все. Я сказал — все. Никаких эмоций. Никаких соплей. Ничего. Иначе будет только хуже. — Звонкая злая фраза. Ответом — молчание.