такая же, утомлённая по виду, ничуть не торжествовала. Ласкиру звать не захотела уже Нэя. Всё услышанное необходимо было забыть. Бабушку ни в коем случае не тревожить. Азира не стала после своей затяжной новеллы ни ближе, ни понятнее.

Спустя короткое совсем время, после этих назойливых визитов, жалкое зрелище являла собою уже Азира, на время утратившая от стараний Чапоса, усиленных также и воздействием Рудольфа, свой здравый ум. Чапос слишком уж перестарался с передозировкой, накачивая фееричной энергией свою любимую марионетку, пока та не лопнула. Франк предупреждал Рудольфа о неполадках в организме девушки, по мере сил стараясь восстановить её нарушенный обмен веществ, да для Рудольфа чужая жизнь была теми самыми потёмками, куда погружаться слишком затратно. Танцорка была ему не нужна, её раскрепощённые танцы завершены, мысли о вызревающем в ней ребёнке сотрясали ужасом. Вся Паралея казалась нескончаемым фильмом ужасов…

Нэя упрямо продолжала считать, что несчастье произошло от врождённого скудоумия той, кто доставляла ей такие муки своей паскудной откровенностью. И даже укоры бабушки не поспособствовали тому, чтобы пожалеть Азиру по-человечески. Вечная оргия обернулась скорбным ударом судьбы по её блистательной карьере танцовщицы. Рудольф стал невольным карателем чужих пороков не потому, что не желал прощать Азире обмана, с которым она залезла в его постель «звёздного воина» и оставила пахучий след в хрустальной пирамиде, наследив и в его душе. Возникла ссора, причинившая, в общем-то, несерьёзную травму, но та стала спусковым механизмом, запустившим процесс выхода наружу накопленных уже повреждений в голове и психике этой «особой девы». Сам образ жизни давно уже приговорил её к подобному несчастью.

Рудольф же, впустив её туда, где не носил своих защитных оболочек, в собственное личное убежище, не сразу понял, что ему подсунули кощунственную имитацию вместо обещанной любви. Он действительно не знал о том, кто она! Он думал, она всего лишь рядовая танцовщица, каких множество. Молодая и неустроенная всего лишь. А свои озарения по её поводу во время первой встречи отбросил, как чрезмерную мнительность.

Женщина-ужас, прилетающая из загадочных тоннелей

Нельзя было даже сказать, что Азира, одержимая тягой к богачам, мечтала о богатстве любой ценой, причём о таком, о каком обычно мечтают только низшие души, не получившие с детства никакого воспитания и наполнения. Нет. Она мечтала о власти над властными людьми Паралеи! Она быстро поняла, что главное богатство в мире, куда её сбросили немилостивые боги, это власть. Она уже приблизилась к одному из властителей Коллегии Управителей Ал-Физу настолько, что сумела понять, — материальные ценности, как и саму жизнь могут отнять, а вот закрепиться при властном человеке — это и есть подлинный счастливый выигрыш в коварной лотерее жизни. И когда она уже схватилась за край собственного выигрыша, как она вообразила, всё внезапно закончилось. Она провалилась в ту преисподнюю, где и потеряла свой рассудок. К счастью, на время. Но времени этого было достаточно для того, чтобы открывшиеся возможности высоких полётов в интимные сферы высоких людей она потеряла уже навсегда.

Во время же гостевых визитов в резиденцию Тон-Ата, о грядущем и сугубо личном своём бедствии Азири знать не могла. Она ли сама присосалась в качестве сопровождающей к человеку-послу от Ал-Физ, желающего войти в тайный сговор с повелителем обособленного от континента Архипелага, или ей поручили тайную слежку, неизвестно. Она потрясённо взирала на потолки из мерцающего неведомого материала, на обильный овальный стол в гостевом зале, и даже не догадывалась о том, что Нэя видит в ней лютого врага. Почему так было? Из-за брата или из-за Рудольфа, из-за ожившей вдруг неприязни детских лет, которые отравляла эта хулиганка? Всюду её караулившая, внезапно налетавшая и клевавшая, как бешеная птица. Или из-за того, что она вообразила себя каким-то «родственным растительным видом», — антипатия была такой глубокой, что никакие искренние улыбки, разъяснения и объяснения в любви не воспринимались.

Тварь, смевшая влезать в её чистое затворничество на правах единственной подруги, не отлипала ни на минуту. Тогда Нэя вынужденно включалась вместе с бабушкой в предобеденную суету, лишь бы от Азиры подальше. Азиру оставляли отдыхать в любой приглянувшейся комнате, но и оттуда она выползала, лишь бы к Нэе поближе. Ловкая прислуга носилась с закусками и сервизами, украшая стол цветами с плантаций и хрустящими салфетками, а ничуть непочётная гостья брезгливо следила за тем, как умело хозяйка всего этого великолепия самолично разделывает рыбу, делает нарезки, украшает салаты своей тонкой фантазией.

— Как ты можешь прикасаться к ужасной рыбе? У тебя же есть слуги, — вопрошала Азира, с жадностью поглощая закуски и ту же рыбу, но уже разделанную.

— Эти люди служат мужу, а я привыкла обслуживать себя сама. Я люблю изобретать новые сочетания привычных вещей, и в еде тоже, вот и всё.

— Когда же будет ужин? Я устала ждать. Ваши этикеты, бесконечные разговоры страшно утомили меня.

Азира не уставала работать челюстями, производя два действия одновременно, жуя и разговаривая, — Когда же я, наконец, получу полное утоление от всех ваших роскошеств? Женщина, которая не любит есть, не умеет и любить. Именно поэтому аристократки, помешанные на своей воздушной хрупкости, не способны давать того, что их мужчины находят во мне, — как и ожидалось, все разговоры сводились к мужчинам.

— А что они находят в тебе? Ты же никого не любишь, а только имитируешь.

— Я даю им возможность полного провала в скотство. А поскольку быть безудержным скотом, ну хоть иногда, многим из них ужасно хочется, без работы я не простаиваю. Поэтому мне и нужна обильная и вкусная еда, чтобы не уставать.

— Как же тебе удаётся запихивать в своё узкое тело столько еды? — спросила Нэя, удивляясь её прожорливости. — Мы ещё и не приступали к ужину, а ты уже набила себе полный живот.

Как она ни старалась, защитить уши от словесных помоев навязавшейся собеседницы не получалось. А они всё лились и лились, и душа невольно окуналась в липко грязный субстрат, не имея толстой кожи, не имея защиты.

— Я безразмерная, — ответила Азира, — знала бы ты, как я голодала в бедности и неизвестности. А от чего я, по-твоему, и стройная до сих пор? Мой желудок работает, как поршень. Сколько ни дай, я всё съем, а голод так и остаётся где-то, несмотря на раздутый живот.

Подключение к суете обслуги, — лишь бы отвязаться от Азиры, — уже по-настоящему вдохновляло Нэю на гастрономическое творчество. Наевшись и устав от собственной бесполезности, Азира всё же ушла гулять по тенистому парку, окружающему дом. Желанная передышка от её навязчивого присутствия сразу же вернула мирное