в которой кто-то установил усыпанную с внутренней стороны острой металлической крошкой трубу. Со всего размаха окунулась. Оставляя клочья кожи, продралась сквозь ледяное крошево чужих когтей. Уже на выходе ненадолго замедлилась, потому что ледяные крючья там оказались крупнее, чем где бы то ни было. Но не остановилась, а, увлекаемая хрипящими от натуги охотниками, промчалась дальше. К крохотной, золотистой, заманчиво поблескивающей и смутно знакомой искорке. После чего вырвалась, наконец, на свободу. Ощутила себя после недавнего холода, как в неистово разогретой печи. Закашлялась обожженным горлом. После чего тихо всхлипнула и рухнула на колени.

Кожу на лице саднило так, будто по ней кто-то прошелся наждачной бумагой. В ушах шумело, в глазах все плыло и полыхало буровато-красными разводами. Дышать было тяжело, а в глотку словно насыпали перца. Я с трудом могла шевелиться – скованные холодом руки просто отказывались сгибаться, пальцы скрючило, а мерзко хрустнувшие колени ощущались, как два заледеневших нароста, которые от малейшего движения могли просто разлететься вдребезги.

А потом моего плеча кто-то осторожно коснулся, и из моей груди вырвался непроизвольный стон.

Проклятье… все тело – как сплошная рана… ни встать, ни повернуться, ни даже посмотреть, кто там так бережно слизывает с меня кроваво-красные кристаллики льда…

Стоп! А почему кровавые?!

Я с трудом моргнула и только тогда поняла, что красное марево перед глазами мне вовсе не померещилось. Просто оказалось, что куртка рассечена словно острыми когтями и теперь свисала с плеч неопрятными клочьями. Рубаха пострадала меньше, но когда я со стоном разогнулась и сбросила с себя бесполезные ошметки, выяснилось, что изорвало ее порядочно. Но если по куртке Пустота прошлась длинными когтями, то рубашку ей понравилось крошить точечными уколами. Миллионами крохотных ледяных кристалликов, которые сейчас впивались в мою кожу и, стремительно тая, открывали огромное количество таких же крохотных, мгновенно окрашивающихся кровью ранок. Которых оказалось особенно много на ничем не защищенных руках и лице, неожиданно привлекшем внимание голодного охотника.

Кажется, мое тело далеко не так неуязвимо для Тени, как дух?

– Брысь, – хрипло велела я, оттолкнув от себя жадно облизнувшую Тварь. После чего уперлась ладонями в песок и, скрипнув зубами, поднялась, оглядываясь вокруг все еще замутненным взглядом.

К счастью, охотники не подвели – мы действительно находились на Арене. Совсем недалеко от не заметившего нас и по-прежнему люто рвущегося с цепи кахгара и окруживших его воинов. Шагов сто до них осталось, не больше. Но никто нас еще не заметил: ни беснующийся на привязи зверь, ни его противники – все были слишком заняты бессмысленной схваткой. Претенденты, остановившись на безопасном расстоянии от удерживаемого цепью зверя, сосредоточенно пытались достать его оружием, а кахгар, окончательно рассвирепев от многочисленных, но пока неопасных ран, яростно выл и метался вдоль невидимой границы, тщетно пробуя дотянуться до противников лапами.

Что за оружие использовали будущие стражи, я не поняла. Но, судя по отметинам на панцире и окрасившей песок темной крови, металл был очень близок по свойствам к адарону. Магия тут бесполезна – ни одна старшая Тварь ей не подвластна, за исключением, быть может, ленивых выверн. Да и следов от заклинаний я не увидела. Так что сражение шло относительно честно. Если, конечно, забыть о том, что кахгар был надежно привязан и что при каждом рывке шипы на ошейнике глубоко впивались ему под кожу, ослабляя, дополнительно раня и выматывая едва ли не сильнее, чем болезненные уколы стали.

А трибуны рычали и ревели в это время… увидев кровь, люди возликовали так, что мне стало тошно. Едва придя в себя от близкого знакомства с Тенью, я чуть снова не утонула в их эмоциях с головой, но ненадолго отдалившаяся частичка брата очень вовремя очнулась, во второй раз удержав мой рассудок от помутнения, заметно приглушила боль в порезанных кистях, сдержала рвущиеся наружу проклятия и заставила меня взглянуть на творящееся на Арене более или менее спокойно.

– Остановите их, – негромко велела я, требовательно взглянув на охотников. – Обезоружьте, но не убивайте.

Тени заурчали и метнулись к оказавшимся к ним спиной претендентам. Секунда… другая… и вот они уже отделили сражающихся друг от друга, заставив недоумевающих воинов отступить, а кахгара – раздраженно взреветь и стремительно развернуться к новому врагу.

Вот гадость… кажется, звереныш окончательно обезумел и будет кидаться на любого, кто окажется в поле его зрения. Самое плохое, что сейчас, стоя от него в какой-то сотне шагов, я слышу его так же хорошо, как всех остальных. На самой Арене под песок никто не удосужился подложить зачарованные камни, блокирующие сигналы от Знака. Наверное, если бы не Тень и не подаренное Ею спасительное спокойствие, с моим появлением тут стало бы гораздо шумнее. И, вероятнее всего, на песок упало бы пять свежих трупов. Спасибо Гору и Дему – за то, что научили меня с этим справляться.

Придя в себя и почувствовав, что кровь из ран больше не течет, я подняла голову и оглядела начавшие затихать трибуны.

Заметили, наконец… притихли, мерзавцы, обнаружив, что проявившиеся в реальном мире Тени больше не подчиняются повелителю. Теперь вот увидели меня в окровавленной рубахе. Недоуменно переглянулись, будто ожидая, что стоящий рядом сосед все пояснит. Затем растерянно покосились на центральную ложу, где тоже наметилась непонятная суета. На всякий случай умолкли, тревожно изучая мою неподвижную особу. И зябко передернули плечами, заметив за моими плечами вполне различимый шлейф бушевавшей недавно Тени.

Оставив претендентов на грозно урчащих охотников, я решительно направилась к уставшему, но еще не сдавшемуся кахгару, старательно отыскивая его взгляд и мягко касаясь мыслью его смятенного разума.

Здравствуй, брат…

Не бойся – больше тебя никто не поранит. Прости, что опоздала и не остановила их раньше, но обещаю: они к тебе не притронутся.

Не хмурься, брат… не надо скалиться, хотя я прекрасно понимаю, как ты зол и почему готов растерзать меня на части вместо них. Я понимаю твою ярость, но она меня не пугает. Слышу твой крик, чувствую боль, но не стану разрывать нашу связь, чтобы облегчить себе задачу.

Тебе больно, брат… поверь, я знаю. Твои раны сейчас – это и мои раны тоже. Да… я сейчас – это почти что ты. И во мне точно так же бушует ненависть за это предательство. За цепи, за клетку, за унизительный плен… я знаю, через что ты прошел ради обретения новой жизни. Вижу, что ты совсем не тот, что вышел когда-то из Пустоты. Ты изменился, брат. Ты больше не Тварь, хотя многие до сих пор считают иначе… Ты такой же разумный, как я. Как