Антиоха, он уже вступил на землю Европы. В начале весны (196 до н. э.) он отплыл с флотом во Фракию. Его силы на суше должны были выйти из Сард в Абидос, а потом переправиться через пролив в Европе и встретиться с флотом в Мадите. Так и случилось, и сам Мадит – один из городов, которые, как считалось, вернули себе свободу после поражения Филиппа, – был вынужден сдаться. За этим последовало подчинение других городов Херсонеса[1159].

Фракия была одним из тех регионов, где эллинской цивилизации постоянно угрожало варварское окружение, и ее местоположение между Востоком и Западом было особенно важно для торговли в греческом мире. Когда страна переходила от одного великого македонского дома к другому, варвары продолжали наступать на эллинские границы. Столица Лисимаха, которая некогда была центром мощного царства, противостоявшего вторжениям фракийцев, сдалась под натиском неудержимого потока варваров. Оставленная Филиппом после его поражения[1160], она была захвачена фракийцами и предана огню. Лисимахия превратилась в заброшенные руины. В этих областях Антиох имел все резоны предстать в качестве спасителя эллинского духа. Он решил восстановить царство Лисимаха как зависимое от селевкидской короны и сделать своего второго сына, Селевка, его царем (или вице-королем). Без промедления он стал заново отстраивать Лисимахию. Ее прежние жители были обращены в рабство или рассеялись по округе. Он постарался найти их и вернуть домой; в то же самое время Антиох искал и новых жителей. Половина его сухопутных войск и весь флот были отозваны для строительных работ; с оставшимися войсками он совершил поход в страну фракийцев[1161].

Эти великолепные планы должны были нанести оскорбление сразу двоим. Царь Македонии обязан был считать, что географическое положение и традиции его царства также дают ему право быть защитником эллинов во фракийских болотах: возрождение царства Лисимаха, видимо, было последним, чего он хотел. Кроме того, Рим с упорной враждебностью смотрел на продвижение Антиоха на запад.

Антиох все еще был на поле боя с фракийцами, когда Гегесианакт и Лисий добрались до Лисимахии. Примерно в то же самое время миссия во главе с Луцием Корнелием, который был отправлен из Рима, чтобы устроить мир между Антиохом и Птолемеем, высадилась в Селимбрии, и с ее прибытием совпало появление во Фракии Публия Лентула, который явился из Баргилии, где был занят тем, что изгонял оттуда гарнизон, оставленный Филиппом, а также тех двоих, которых отрядили для этой миссии из своей среды децемвиры, – Луция Терентия и Публия Виллия. Вернувшись в Лисимахию, Антиох обнаружил, что все они ждут его – а с ними и послы из Лампсака и Смирны.

Знатные римляне полагали, что царь Селевк – очаровательный хозяин, пока не перешли к делу. Тогда стало очевидно, что ситуация практически не допускает мирного исхода. У римлян было две причины поссориться с Антиохом – во-первых, подчинение греческих городов Малой Азии, что уже было поводом для протеста, предъявленного его послам на Истмийских играх; и, во-вторых, предпринятые им с тех пор шаги для переправы в Европу. Основания, на которых римляне противостояли подчинению греческих городов, были разными, поскольку некоторые города из тех, о которых шла речь, до нападения были подчинены Птолемею, или Филиппу или вообще были свободными. В первом случае Луций Корнелий, выступавший как представитель делегации, основывал возражение Рима на благожелательном интересе к царству Птолемеев; во втором – на праве завоевания, по которому то, что было отнято у Филиппа, должно было достаться Риму; в третьем случае римляне принимали на себя роль защитников эллинской свободы. Несоответствие между этими несколькими позициями достаточно очевидно. Что же касается переправы Антиоха в Европу, Корнелий заявил, что у такого поступка не могло быть иного мотива, кроме враждебных замыслов по отношению к Риму.

Смелость этих заявлений трудно осознать в свете того, что позднейшая история в нашем сознании наделила Рим прирожденным правом бесконечной империи. Тогда он был лишь самым могущественным государством Западного Средиземноморья – и эта гегемония возникла буквально вчера. До войны с Филиппом взаимоотношения римской державы с Азией ограничивались посольством, посланным по религиозным делам к царю Пергама, и, возможно, еще несколькими предприятиями подобного рода. Тот факт, что Филипп представлял не только европейскую, но и азиатскую державу, действительно дал римлянам путь в этот регион, и договор, в силу которого это произошло, стал теперь приносить горькие плоды для другой стороны.

Когда римский посол закончил свой обвинительный акт, Антиох всем своим видом изобразил живейшее удивление. Какой locus standi может здесь иметь Рим? Как его касается поведение азиатского царя в чисто азиатских делах? Он сам, воскликнул царь, с таким же успехом может вмешиваться в дела Италии! Отвечая на зловещие подозрения по поводу причин его присутствия во Фракии, Антиох всего лишь указал на свое наследственное право на эту страну, основанное на победе Селевка Никатора над Лисимахом. Какая угроза Риму может быть в том, что он восстанавливает Лисимахию после ее злополучного уничтожения, дабы сделать ее резиденцией своего сына? Что же касается свободных городов Азии, то если римляне являются защитниками эллинской свободы в Греции, то это он, а не они, должен играть эту роль в Азии, и, предоставив городам свободу, таким образом, получить их благодарность. Что же до Птолемея, то беспокойство римлян совершенно излишне: отношения между обоими дворами уже являются дружескими, и Антиох собирается даже закрепить эту дружбу брачным союзом.

По настоянию римлян, призвали послов из Лампсака и Смирны. Приободренные видом римлян, они весьма свободно вели себя с Антиохом. Это для царя было уже слишком. Он резко приказал Пармениону, лампсакийскому послу, замолчать, добавив, что если он решит вынести спор между собой и городами на арбитраж чужеземной державы, то он будет обращаться не к римлянам, а к родосцам. Так бурно завершилась эта встреча[1162].

До того как переговоры можно было привести к формированию какого бы то ни было modus vivendi, они прервались из-за неожиданного изменения ситуации. По Лисимахии прошел слух о смерти юного царя Египта. В этом случае оказывалось, что огромное имущество, в котором обе стороны в этих переговорах были близко заинтересованы, оказалось бесхозным. Ни одна сторона не сочла безопасным признаться в том, что знает новость, однако Луций Корнелий внезапно обнаружил, что обязанности его миссии требуют немедленного отъезда в Египет, а Антиох, оставив свои сухопутные силы с Селевком в Лисимахии, отплыл на юг со всей возможной скоростью. Из Эфеса он отправил еще одно посольство к Фламинину, чтобы уверить римлян в своих мирных намерениях, и продолжал путешествие вдоль берега. В