смыслит малую толику в автогенной резке; стало быть, один уже есть. Потом там имеется еще прогоревший купчик, очень элегантный с виду, работать этот лодырь не хотел, потому мать его и прогнала, но мошенничать он мастер, знает, кто чем торгует, а потому его можно послать куда угодно, чтоб он подыскал что-нибудь подходящее и подготовил «дельце». Пумс говорит ветеранам своей шайки: «В сущности, нам не приходится считаться с конкуренцией, это у нас, конечно, так же, как и всюду, мы друг другу не мешаем. Однако если мы не будем привлекать хороших людей, которые знают свое дело и разбираются в его тонкостях, то можно здорово прогадать. В таком случае лучше просто заняться карманными кражами, каждый на свой риск и страх, а не составлять компанию в шесть или восемь человек».

Так как они специализировались на конфекционе[612] и мехах, то всем, у кого есть ноги, приходится взять их в руки и выискать магазины, куда легко можно было бы загнать товар без особых расспросов и куда сыскная полиция не так часто заглядывает. Ведь все же можно переделать, перешить или просто, наконец, сдать на некоторое время на хранение. Вот только найти бы надежного человека.

Дело в том, что со своим скупщиком в Вейсензее Пумс никак не может поладить. Если работать, как тот, никакого дела не сделаешь. Живи и жить давай другим[613]. Хорошо. По той причине, что он, скупщик, будто бы прогадал за последнюю зиму – это он говорит! – и даже приплатил из своего кармана и влез в долги, а Пумсовы ребята летом развлекались, – так вот на этом основании требовать обратно деньги и плакаться, что он, мол, прогорел на этом деле, – нет, не пойдет! Ну прогорел и прогорел, что ж такого. Значит, он – болван, плохой коммерсант, ничего не смыслит в делах, нам не подходит. Придется поискать другого. Конечно, это легче сказать, чем сделать, но это необходимо, и о таких делах заботится во всей банде один только наш старый Пумс. Странно, где ни спросишь, всюду другие ребята тоже заботятся о том, что делать с товаром, потому что от одной кражи сыт не будешь, а надо еще обратить товар в деньги, но как сказано: только у Пумса все – лежебоки. «У нас есть Пумс, – говорят они, – он уж все устроит!» Устроит, и устраивает. Ну а что, если Пумс не может? Ха-ха! Ведь бывает же и такое. Может же и с Пумсом что-нибудь случиться, тоже ведь, так сказать, человек. Тогда, небось, увидите, на кой черт вам вся «работа», если товар не сбыть. Нынче на свете мало одной только фомки и кислородной резки, нынче требуется еще, чтоб человек был дельцом, с головой.

Поэтому Пумс, когда в начале сентября приходит пора действовать, заботится не только об аппарате для кислородной резки, но и о том, куда сплавить товар. Этим вопросом он занялся еще с августа. А если вы желаете знать, кто такой этот Пумс, так извольте: он состоит вкладчиком в пяти небольших меховых торговлях и скорняжных мастерских – где, не важно, – затем у него вложены деньги в парочку «американских» заведений для утюжки платья, с гладильной доской под окном, за которой стоит, сняв пиджак, портной, он то и дело откидывает и опускает ее, работа кипит, пар столбом, а в задней комнате висят пальто и костюмы, в которых вся суть-то и заключается, м-да, именно в них-то и заключается вся суть, а если спросить, откуда они, то ответ гласит: От заказчиков. Только вчера принесены для утюжки и переделки. Вот и адреса, и корешки квитанций, так что если вздумают заглянуть в такое заведение «быки», то все в порядке. Таким образом, наш славный толстый Пумс предусмотрел все для зимнего сезона. Ну, поэтому и мы можем сказать: теперь пора приступить к делу. А если что и случится, то, извините, ни один человек не в силах все предусмотреть; некоторая доля везенья требуется в каждом деле, и над этим мы себе даже не будем ломать голову.

Итак, давайте дальше по тексту. Стало быть, у нас начало августа, и наш элегантный мазурик, который прекрасно умеет подражать голосам животных – впрочем, мы этого не услышим, – Вальдемар Хеллер[614] по имени и фамилии, пронюхал-таки в больших конфекционах на Кроненштрассе[615] и на Нойе-Валльштрассе[616], где можно сделать дело. Он выведал, где входы, где выходы, где парадная дверь, где задняя, кто живет наверху, кто внизу, кто сторожит, где проведены тревожные сигналы. Расходы – за счет Пумса. Пришлось как-то Хеллеру выступить и в роли закупщика для одной только что открывшейся фирмы в Познани; ему говорят, что сперва наведут справки об этой фирме, пожалуйста, сколько угодно, мне-то ведь надо было только посмотреть, какой высоты у вас потолки, на случай если мы пожалуем к вам на этих днях сверху.

В этом деле, в ночь с субботы на воскресенье, впервые участвует Франц. Он добился своего, этот Франц Биберкопф, сидит в автомобиле, все знают, что делать, и у него тоже есть своя роль, как и у других. Дело идет как по маслу. На стреме стоит на сей раз не Франц, то есть, собственно говоря, это даже не стрема, потому что три парня просто забрались еще с вечера в типографию этажом выше, втащили туда по черному ходу в ящиках складную лестницу и аппарат для резки и спрятали их за кипами бумаги, один привез всю компанию на автомобиле, и в 11 вечера те трое бесшумно отперли прибывшим дверь, так что во всем доме ни одна собака ничего не заметила, еще бы – там только магазины и конторские помещения. Затем вся компания преспокойно приступает к работе, один стоит у окна и поглядывает на улицу, другой смотрит во двор, жестянщик, в защитных очках, орудует на полу со своей кислородной резкой, прожигает дыру полметра в квадрате. Когда он проник уже сквозь деревянный настил потолка, внизу раздается треск и грохот, но это ничего, это отвалились куски штукатурки, потолок лопается от жара, в получившееся маленькое отверстие просовывают тонкий шелковый зонтик, и куски штукатурки попадают уже в раскрытый зонт, то есть большая их часть, всех никак не уловить. Но все спокойно, внизу темно и тихо, как в могиле.

В 10 спускаются вниз; первым – элегантный Вальдемар, потому что он знаком с помещением. Слезает по веревочной лестнице, как кошка, он первый раз в деле, но ничуточки не робеет, таковы уж эти ветрогоны, им всегда