Я чуть не уронил телефон.

– Это я.

Подняв кулак в воздух, я безмолвно возрадовался. Наконец-то. Позвонил как раз вовремя, черт побери.

– Уверен, вам известно, что в этом году вы отыграли феноменальный сезон, – начал он. – Так что я просто перейду сразу к делу. Мы бы хотели предложить вам место квотербека в нашей команде. Разумеется, со стипендией. Наш квотербек выпускается, и нам нужен кто-то, чтобы занять его место и включиться в игру с первого дня.

Да. Да. Да.

– Это я. Я тот, кто вам нужен.

Тодд Харрис может облизать мои потные яйца.

– Рад это слышать. Когда Тодд Харрис предпочел нам Огайо, мы подумали, нам конец.

Штука, отбивавшая такт у меня в груди, замерла.

Тодд послал их?

– Алло? – повторил он. – Черт. Кажется, проблемы со связью. Я позвоню на следующей неделе.

Звонок сбросился.

Я не был у них в приоритете.

Я никогда ни у кого не в приоритете.

Глава шестьдесят восьмая

Сойер

Я вышла из ванной и увидела приоткрытую дверь в конце коридора. Подумав, что там Бьянка, я подошла к двери, чтобы поздороваться. В итоге я почувствовала себя идиоткой, поскольку это была не она. Там вообще никого не было. Я собралась развернуться и уйти, но заметила большие буквы над полкой.

Лиам.

Совесть твердила, что мне нечего делать в его комнате и нужно уходить. Однако любопытство оказалось настолько сильным, что я не смогла его преодолеть.

Коул о нем ничего не расскажет… Никогда. А Дилан и Джейс говорили о нем так, словно он был святым, что не сильно помогало мне понять, почему Лиам и Коул не ладили.

Обычно понять кого-то можно, посмотрев на его комнату – что нравится человеку, чем он увлекается, кто он вообще такой.

Я резко ощутила грусть, как только вошла в комнату. Она выглядела как типичная комната тринадцатилетнего мальчика. Жизнь, которая оборвалась слишком рано.

Тяжесть наполнила мою грудь, когда я посмотрела на зеленое одеяло и подушки на кровати. Коул говорил, что это их любимый цвет. Я подошла к столу. Там лежало несколько заметок, маркеры, блокноты, полные каких-то записей. Как и я, Лиам серьезно относился к учебе. У нас даже был одинаковый научный калькулятор и карта солнечной системы над столом.

Я улыбнулась, когда заметила периодическую систему Менделеева.

Мне вспомнилось, как мы начали проходить ее в седьмом классе, и как я бросилась в библиотеку, сделать копию, чтобы суметь пойти вперед и выучить все элементы.

Интересно, сделал ли он то же самое.

Жаль, я никогда не узнаю.

Подойдя к гардеробу, первое, что я заметила, это отсутствие пыли. Кто-то приходил сюда убираться. В этом было нечто ужасно трагичное. Будто они пытались сохранить память о Лиаме. Надеялись, что однажды он придет домой.

Мой взгляд зацепился за фотографию в рамке.

Я взяла ее дрожащими руками. Ковингтоны. Все вместе. Должно быть, в лучшие времена.

Я знала, что мать Коула была танцовщицей в Болливуде и, как следствие, красавицей, но меня все равно поразило то, насколько потрясающе она выглядела. И насколько Бьянка была на нее похожа.

Затем мой взгляд сдвинулся на их отца. Он был высокий, выше шести футов. Вот от кого Коул и Джейс получили свой рост. Он тоже был очень хорош собой. Едва ли не слишком хорош.

В то время, как Джейс унаследовал черты обоих родителей, а Бьянка в точности напоминала мать, Коул был вылитой копией своего отца с его цепляющими зелеными глазами и светлой кожей.

Я не могла не заметить, как они все расположились на фото: Бьянка, совсем ребенок, на руках у матери, мальчики втроем на полу. Лиам и Коул, одинаково одетые, – я честно не могла понять, кто из них кто, – сидели с двух сторон от Джейса. Оба хмуро глядели друг на друга.

Словно они даже рядом не могли находиться.

Я собралась поставить фотографию на место, когда заметила Библию на комоде. Коул не верующий, Джейс с Бьянкой тоже никогда не упоминали религию, поэтому я была удивлена. Не говоря уже о том, что это не та вещь, которую обычно можно найти в комнате тринадцатилетнего мальчика.

Внутри лежала закладка.

Держа в одной руке рамку, я открыла книгу.

Сердце замерло, когда я поняла, что вместо закладки там покоилась фотография двух чудесных одинаковых малышей в колыбели, держащихся за руки во сне.

Такой красивый момент.

Я собралась закрыть Библию, но тут подметила обведенное писание.

«Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец. Ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего».

– 1 Иоанн 4:20–21

Фраза «брата своего ненавидит» была подчеркнута.

Мои глаза наполнились слезами. Некогда прекрасная фотография теперь как-то потускнела.

Само по себе писание – это напоминание, что мы все должны любить друг друга. Но если учесть фотографию, подчеркнутую фразу и отношения, которые у него были с братом-близнецом… Я видела, что кое-кто воспринял все очень буквально.

Особенно если он скорбел и искал ответы.

Жуткое чувство пронзило меня изнутри. Я знала, что у Коула были свои причины не верить – и это нормально, его выбор – я просто не могла отделаться от чувства, что это могло быть как-то связано.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Ледяной голос Коула испугал меня, и рамка выпала из моей руки.

– Прости. – Не задумываясь, я бросилась на пол, подбирать осколки. – Черт, – пробормотала я, порезавшись, а затем вспомнив, что все еще держу Библию.

Коул наклонился. Его глаза казались темными, даже угрожающими, пока он рассматривал мой палец.

– Я предупреждал, что ты порежешься о мои сраные осколки, Святоша. –